Шрифт:
Закладка:
Пройдя кое-как около полукилометра, они свернули на едва заметную тропку, по которой когда-то ходили охотники и грибники. Лес здесь был гораздо суше и светлее. Идти по ковру из иголок было куда приятнее, чем по скользким бревнам, и ребята ускорили шаг. Маша посматривала на Ваню: тот шевелил губами, будто хотел что-то сказать, но никак не решался.
– Маш, ты думаешь, полиция поймает бандитов? – наконец спросил он.
– Нет, конечно. У нас в городе все менты под ними. Они у меня даже заявление брать отказались, сказали, что это стопроцентный несчастный случай. Я позвонила дяде Васе в Москву, может, он там сможет до кого-то достучаться.
– А почему родители дачу не продали, если нам деньги были нужны?
– Так это самострой, его не купит никто. Этого дома ни на одной карте нет, поэтому-то мы с тобой и сможем пока схорониться: нас тут искать не будут.
– Думаешь, никто не выдаст?
– Про нее, кроме родителей, никто не знал, я сама только один раз в сознательном возрасте тут бывала. Место надежное, не переживай.
Маша остановилась и обернулась к Ване. Тот поник, казалось, что он вот-вот вновь заплачет. Она подошла и взяла его за плечи:
– Ванечка, у меня тоже сейчас сердце разрывается, но нам с тобой надо держаться. Мы теперь одни. Это наш долг перед родителями – жить дальше и отомстить за них. Мы обязательно накажем этих подонков. Дядя Вася поможет или еще как-нибудь, но мы добьемся справедливости, я уверена! А сейчас нам надо собраться и быть сильными, понимаешь? Ты будешь сильным для мамы и папы?
– Буду, – тихо сказал Ваня.
– И я буду. Вместе у нас все получится.
Сестра и брат обнялись, постояли так несколько секунд и пошли дальше. Маша слышала, как за ее спиной Ваня тихо всхлипывал и шмыгал носом, но решила не оборачиваться, чтобы его не смущать. «Пусть побудет немного наедине с собой», – подумала она.
Они шли по лесной тропе около получаса. В какой-то момент она вдруг довольно резко пошла в горку, и Маше начало казаться, что им не хватит сил добраться до места без очередного привала. Однако стоило подумать, что пора остановиться и передохнуть, как сосны резко расступились и за мелким подлеском они увидели приземистый неказистый дом, сделанный, казалось, из всего, что попало под руку. Низ был сложен из бревен, затем шли кое-как приколоченные друг к другу доски. Окна разного размера обрамляли импровизированные наличники из вагонки, по-видимому когда-то украшенные росписью. От узоров остались лишь прозрачные силуэты, краска со стен тоже облезла, и дом казался серым. Тем не менее все стекла были целы, и даже кривая тесовая крыша с ржавой трубой – без дыр или провалов.
– Это и есть наш дом? – разочарованно спросил Ваня.
– Он самый.
– Больше на сарай похож, весь кривой-косой…
– Что ты хочешь, тут, считай, все за бутылку делалось. Хорошо, что хотя бы стоит. Выбирать нам все равно не приходится.
Ребята подошли к дому. Крыльца как такового не было, перед дверью лежал треснувший прямоугольный брусок, заменявший ступеньку.
– У тебя есть ключ? – спросил Ваня, вытирая пот со лба.
– Нет, но он и не нужен. Папа говорил, что дачу лучше не запирать: все равно красть нечего, а так хоть окна не побьют.
Маша потянула за выцветшую круглую пластиковую ручку. Дверь захрустела, но не поддалась.
– Ничего не понимаю, заперто, что ли, все же? Но как, тут и замка-то нет…
– Наверное, просто присохла. Погоди, дай-ка я.
Ваня поставил рюкзак на землю, подошел к двери и, упершись в ручку, с силой толкнул ее вбок. Петли крякнули, выронив хлопья ржавчины. С чудовищным скрипом дверь распахнулась, да так резко, что Маша едва успела увернуться.
– Ого, вот это ты мастер! – воскликнула она. – Молодец, Ванечка! Заходи и заноси вещи. Дверь пока на всякий случай до конца закрывать не будем.
Внутри дома оказалась всего одна большая общая комната, в которой все было покрыто толстым слоем пыли. Слева от входа стояла большая русская печь, на которой висела шторка и было устроено что-то вроде самодельного деревянного настила. В другом конце комнаты стоял грубо сколоченный стол со скамейками. Еще одна скамья, побольше, стояла у окна. Там же разместился тяжелый кованый сундук. К глухой стене были прислонены две самодельные этажерки, заставленные неаккуратно сложенной посудой, консервами и старыми банками из-под красок. Повсюду валялись привычные для их семьи предметы художников: мольберты, палитры, этюдники, кисти, карандаши. От их вида у Маши защемило сердце.
– Ну что, чувствуй себя как дома, – нарочито бодро сказала она.
– Тут и правда почти как дома, такой же бардак, – буркнул Ваня и почти сразу чихнул.
Маша подумала, что брат наверняка испытывал те же чувства, что и она.
– Мы сейчас все тут быстренько и приберем, делов-то на пару часов, не больше.
– Только давай сначала поедим, я уже не помню, когда мы завтракали.
– Так все равно нужно печь затопить, чтобы что-то приготовить.
– Ну Ма-а-аш, может, хоть что-нибудь перекусим? Умоляю! У нас вроде хлеб есть и сгущенка?
– Ладно, только не ной, я тебя прошу, – раздраженно ответила Маша. – Сгущенку я тебе не дам, и так сегодня сладкого наелись, а тушенку поесть можем. Сходи набери сухих веток в подлеске, сделаем небольшой костер, разогреем ее. А я пока воды наберу, а то нашу мы уже всю выпили.
Ваня пошел собирать хворост, а Маша взяла в доме эмалированное ведро, кинула в него полуторалитровую пластиковую бутылку и замерла в нерешительности. Она смутно помнила, что где-то рядом с домом был родник, где родители набирали воду, но даже приблизительно не представляла себе, в каком направлении тот находился. В двухстах метрах от дома начинался крутой обрыв, с которого открывался вид на пересохшую речку Правдинку. Девушка подошла к краю и присмотрелась к старому руслу: сухая потрескавшаяся земля, частично поросшая сорной травой и кустарниками. Непохоже, что сюда проникает хоть какая-то вода, кроме дождевой.
Маша обошла дом. Его ровным частоколом обступал сосновый лес, перед которым стелился зеленый ковер некошеной травы. Лишь в одном месте трава как будто росла чуть хуже. «Возможно, родители тут раньше ходили и притоптали», – подумала Маша и пошла туда.
В лесу
