Соотнесенность эротических песен с праздничным временем можно в равной мере распространить вообще на все формы эротического фольклора (пословицы, поговорки, скороговорки, прибаутки, сказки, загадки), а также и на разговорную речь, если она изобилует матерными словами, сексуальными образами, намеками на половую сферу. Короче говоря, любая форма воплощения эротики в слове соответствует главной идее праздника.

Историческую последовательность развития вербальных праздничных вокализаций можно выразить, видимо, следующим образом. Первоначально это простейшие матерные слова, затем — вербальные эротические образы с включенными в них подобными словами и, наконец, культурный вариант — эротические образы, в которых матерные слова отсутствуют, но наличествуют разной сложности намеки и метафоры сексуального характера. Последний вариант в основном и представлен в современных праздниках.

Двойственный характер носит та часть вербальной эротики, где фигурируют матерные слова. От этих слов и ее название — «матерщина». Ее семантика совершенно отчетливо указывает на сексуальную ситуацию. В первооснове это праздник. Воспринимаемая в таком контексте матерщина часто вызывает смех, который при этом со всей очевидностью выступает как реакция полового возбуждения{97}. В традиционной несексуальной ситуации (будни) матерщина обычно воспринимается в качестве знака агрессии. (Подобную двойственность реакций на коммуникативные знаки с сексуальной окраской мы видим и в животном мире. Так самка животного реагирует на «заигрывания» самца: в брачный период это удовольствие, вне брачного периода — насилие.) Поэтому матерщину можно рассматривать и как смеховую область речи (см.: Буй В. Русская заветная идиоматика: Веселый словарь крылатых выражений. М., 1995), и как «поле брани» (см.: Жельвис В. И. Поле брани: Сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира. М., 1997). Однако же генезис матерщины и ее семантика, как указывалось выше, приводят нас к архаичному празднику. Из него она и происходит. Следовательно, смехо-сексуальное значение матерщины — первично, а агрессивное — вторично. Матерная речь даже может быть по праву названа «праздничной речью», а матерные слова — «праздничными словами»{98}.

Хотя мы и отметили выше, что в современных праздниках вербальная эротика носит преимущественно культурный характер, однако часто еще можно встретить и матерщину.

Матерщина в своей основе — это речь. Как всякая речь, матерщина выделяет человека из природы. Тем не менее под речью зачастую имеется в виду не вся языковая область, а только та ее часть, которая занесена в словари. Она отражает принятые культурные нормы и поэтому называется «нормативной». Таким образом, вся речь делится на две большие части: нормативную и ненормативную. В России последняя часть сексуальна по своей сути, так как под ней обычно подразумевается матерщина{99}. Две данные части речи — антиподы. Следовательно, по объему они должны быть примерно равны (в идеале — строго равны) друг другу. Это мы и видим на практике. Любое достижение в культурной половине тождества приводит к появлению похожих по форме «достижений» в другой половине (ср. пародии с сексуальной подоплекой на литературные шедевры, популярные песни и т. п.){100}.

Отдельного разговора заслуживает тема языка матерщины. Огромную роль в нем сыграли три основополагающих слова: «хуй», «пизда» и «ебать» (два существительных и глагол) — обозначения пениса, вульвы и полового акта. Данные слова породили великое множество матерных терминов.

Например, «агрессивное» слово «ударить» на матерном языке имеет ряд синонимов: «въебать», «въебашить», «въебенить», «ебануть», «ебнуть», «заебать», «запиздячить», «захуярить» и др. (см.: Русский мат 1994; Русский мат 1996). Однако в основе всех перечисленных здесь синонимов лежат «три главных матерных слова». Получается, что при такой форме словообразования важна только сексуальная окрашенность слова. Важно показать, что (как и в данном случае) «ударить» означает сексуальное действие.

Новое матерное слово совсем не обязательно должно быть чем-то устойчивым и зафиксированным. Очень часто оно носит игровой, сиюминутный характер: пришло, прозвучало, и нет его.

Иногда матерное, или ненормативное, слово образуется как реакция на другое слово — нормативное. Оно и звучит почти так же, в рифму с нормативным, только по-особому, на матерный лад. При этом, как правило, используются три основополагающих термина, о которых мы уже говорили. Ср. в свете нашей главной темы слова «хаханьки» и «пиздохаханьки» (Русский мат 1994: 30) или даже целый смехо-сексуальный ряд, для которого исходное слово — «хаханьки» — послужило своего рода импульсом:

Автор данной книги когда-то оказался в обществе человека, который развлекал себя следующим образом. Он брал первое попавшееся нормативное слово и переделывал его в ненормативное указанным выше способом. Иногда получалось несколько вариантов. Каждый новый опыт вызывал у него самого взрыв хохота. Вообще он славился как большой хохотун. Кстати говоря, это был молодой человек с румянцем во всю щеку, жизнерадостный и, видно, тайно мечтающий о празднике в его традиционном смысле, то есть о половом акте.

Существует еще одна область, в которой смех зачастую проявляет родство с праздником, — использование смеха в обрядах. Исследователями приведен ряд примеров подобного рода. Сделаны и попытки их истолковать{102}.

О. М. Фрейденберг в своей известной книге «Поэтика сюжета и жанра» (1936) особо выделяет прокреативную семантику обрядового смеха:

Улыбка обращается в громкий смех, означающий зарождение плода (во всех смыслах); земледельческие боги обслуживаются в храмах богослужебными действиями смеха. И вот богине плодородия, Афродите, приносят хлеб, вино и блюдо из всех семян — панспермию; это приношение сопровождается шутками, вызывающими смех. Итак, параллелизм: ‘семена’, ожидающие всхода, и действо ‘смеха’; ‘семя’ и ‘смех’ уравниваются. Сарра в момент благовещанья смеется: здесь смех и зачатие тождественны. Оттого смеховые обряды служат Деметре-Зелени в ее весенних праздниках, или Афродите, или Дионису среди фаллогогий (фаллических процессий) (Фрейденберг 1997: 94—95).

Большой вклад в изучение данной проблемы внес В.Я. Пропп. Его статья о ритуальном смехе (1939) — мы уже упоминали