Шрифт:
Закладка:
Существует большое количество постоянно повторяющихся ситуаций в первобытной жизни, когда требуется половое воздержание и когда твердо уверовано, что страшные беды могут быть навлечены его нарушением — в течение войны, после победы, после праздников, во время траура, в поездках, на охоте и рыбалке, в большом количестве сельскохозяйственных и производственных занятий.
Можно с уверенностью утверждать, что легкость, с какой дикарь воздвигает эти препятствия для половых отношений, сама по себе свидетельствует о слабости его полового влечения (Ellis 1936/Ι: ΙΙ 263).
Надо полагать, что подобного рода предписания многих религий берут свое начало в первобытных половых табу. Вот, например, что пишет Н. Л. Пушкарева о половой жизни брачных пар у древних русов и московитов X—ХVΙΙ веков: «При строгом соблюдении христианских запретов, на интимные отношения у женщин (и супругов вообще) в средневековой Руси и Московии Нового времени должно было оставаться не более 5—6 дней в месяц» (Пушкарева 1996: 71).
Видим ли мы и в данном случае свидетельство «слабости полового влечения»? Вероятно, все-таки сексуальный потенциал у людей Средневековья в целом был гораздо выше, чем у их древних предков. Такие литературные произведения, как «Декамерон» Боккаччо (середина ХΙV в.), изобилуют примерами нарушения половых запретов. Что тогда говорить о расцвете Ренессанса с его прославлением физической любви?
Еще одним свидетельством роста половой потенции Homo sapiens может послужить факт увеличения числа праздников в году применительно к каждому отдельному народу. Имеется в виду, что праздник в первооснове — это брачный сезон (об этом см. предыдущую главу наст. изд.). Если у древних пралюдей предположительно существовал только один праздник (брачный сезон) в году, то уже в XIX веке, например, в России «число праздничных дней оказывается, смотря по местностям, в 120—140 и даже в 150 дней» (Ермолов 1905:84—85). Самым распространенным праздником года стало воскресенье. «Воскресенье — на веселье», — говорится в русской поговорке. Церковь в ряде случаев запрещала половые отношения по праздникам, и есть сведения, что пережитки этих запретов еще существовали в XX веке (см.: Кабакова 2001: 205-206), однако же фольклор говорит о том, что и нарушение половых табу любого рода нередко расценивалось в последние столетия как самое обычное дело: «Мы люди грешные, не можем без греха жить, не можем не еть» (Афанасьев 1997: 72){112}.
Похоже, рост сексуальности человеческого общества сыграл немалую роль в постепенном падении его религиозности. Физиологически люди уже не могли соблюдать половые запреты, остававшиеся неизменными на протяжении столетий. Общество изменилось, а предписания — нет.
XX век поставил новые рекорды в росте половой активности. Статистические данные показывают, что она существенно увеличивалась даже за такой, казалось бы, незначительный срок, как 30 лет (см.: Кон 1989: 158—159). Одним из знамений прошедшего века стала и акселерация — ускорение полового созревания молодежи.
Знаменательно, что в фаллических статуях длина пениса часто превосходит высоту фигуры (см.: Morris 1994: 238). Мужская статуя с половым членом огромных размеров вполне может рассматриваться и как символ гиперсексуальности человечества в целом{113}.
Вернемся к главной теме. Вывод напрашивается следующий: развитие у человека способности смеяться на поверку оказывается следствием повышения уровня его сексуальной потенции, иными словами, первое (смех) вытекает из второго [гиперсексуальности) .
Судьба смеха, на наш взгляд, в значительной степени увязана с судьбой секса: где секс, там и смех. Вначале смех имел «сезонный» характер и звучал только весной (ср. средневековую традицию весеннего «пасхального смеха»{114} или обычай розыгрышей первого апреля), далее на протяжении многих столетий смех жил в основном во время праздников, ныне же его можно слышать круглый год, и складывается впечатление, что так было всегда. «Комнаты смеха», выступления клоунов, вечера юмора, комедии, кинокомедии, юмористические книги, журналы — все эти средства теперь направлены на то, чтобы вызвать у людей «счастливую конвульсию» и снять то нервное напряжение, что создано в большой мере их нереализованными половыми порывами{115}.
Однако похоже, что такова же историческая судьба и всех остальных древних компонентов праздника — привлекающих внимание нарядов, игр, песен, танцев, состязаний. Их уже не сдерживают рамки праздничного-сексуально-веселого времени, и этот выход «в будни» обусловлен, видимо, той же причиной, что и смех, — гиперсексуальностью человеческого рода.
И последнее. Обратим внимание на некий парадокс. Половая потенция людей явно возросла, смех звучит на каждом шагу, однако же его изначальную форму, звуки «го-го-го» («га-га-га»), можно услышать довольно редко. Причем смех далеко не всегда проявляется как подчеркнуто выдыхательный процесс, хохот, в большом количестве случаев он звучит и как коммуникационный знак.
В чем тут дело? По-видимому, в том, что длительное время звуки «го-го-го» воспринимались именно как знак полового возбуждения. И потому произнесение их и им подобных означало, с точки зрения культуры, — вести себя по-скотски. Парадокс в том и состоит, что современный человек, обуреваемый половым желанием, не может открыто сигнализировать об этом человеку противоположного пола. Таковы правила культуры. И если в настоящее время кто-то вдруг «заржет» в обществе, то окружающие не то чтобы однозначно воспримут такой смех как сексуальный (память о подобном значении смеха уже значительно стерта культурой), однако же отнесутся к позволившему себе такое весьма подозрительно и, конечно, с неодобрением.
Часть третья
ПРЕДЫСТОРИЯ СМЕХА
3.1. Свет и красный цвет как носители «веселости»
Вторая часть данной книги могла бы стать и последней. Пройдя определенный отрезок избранного пути, мы понимаем — дальше он уведет нас от главной темы. Попробуем подойти к ней с другой стороны.
Широко известна песенная формула: «Кто весел, тот смеется» (В.И.