А впрочем...

Как ни иссушил многодневный пост её тело, взгляд её не изменился. Он излучал тот же пыл, ту же безумную гордость, ту же волю к жизни и победе.

Через секунду Петронилья почувствовала: Исабель горит в лихорадке, к которой любовь к Богу не имеет никакого отношения. А то, что она поняла про земные желания своей сестры, внушило ей такой глубокий ужас, что монахиня не открылась к ней сердцем, а принялась наставительно укорять.

— Ты хоть понимаешь, какой скандал из-за тебя в монастыре? — сердито зашептала она. — Да что я, дура, спрашиваю! Какое тебе до этого дело! Ты и знать не хочешь, какие из-за тебя неприятности у моих дочерей, сколько хлопот у аббатисы, у чёрных сестёр, у белых сестёр... Да и у меня — ты ведь здесь под мою ответственность!

Исабель подошла ближе. Она тоже говорила вполголоса и таким же тоном, где были смешаны упрёк и тревога.

— Те бумаги, которые ты отдала, Петронилья, — их надо забрать назад.

Петронилья отступила от сестры:

— Во-первых, я ничего не отдавала. Во-вторых, если ты думаешь, что я могу что-то забрать, то ошибаешься.

— Тогда хотя бы признай свою ошибку и исправь её! Ты всегда говорила о послушании, Петронилья, — вот теперь и послушайся меня. Вынеси три журнала, которые лежат под кроватью у доньи Хустины, и замени другими, за которыми я выходила.

— Тебе удалось отсюда выйти? Это же невозможно. Куда?

— Домой.

— В Кастровиррейну?

— Не прикидывайся глупей, чем ты есть. На асьенду.

— Это невозможно, — сказала опять Петронилья.

— Знай ты свой монастырь получше, ты бы не удивлялась. Не в том дело. Три книги, которые я нашла дома (мои расчётные книги времён жизни с аделантадо) почти такие же, как те. Аббатиса не заметит подмены, и никто не заметит.

— А что же такого драгоценного в «тех», что ты хочешь заставить меня их украсть?

— Там сокровище, от которого нынче для меня зависит любовь мужа, дона Эрнандо. Это сокровище к его возвращению должно оставаться невредимым. Если к ним прикоснётся епископ или кто-нибудь другой, оно погибнет.

— Я тебя не понимаю.

— Там морские карты аделантадо Менданьи. Они должны оставаться в тайне. Он доверил их мне. Я должна охранять их от воров, от любопытных глаз, от дураков, от негодяев, от всех, кто может продать их англичанам или французам...

— Не могу себе представить, чтобы наш любимый епископ продал секреты Испании!

— И напрасно. Я вот очень хорошо себе представляю, как наш епископ их потеряет, уничтожит, бросит или отдаст инквизиции. Из страха, по невежеству... Эти карты перешли к моему второму мужу — дону Эрнандо де Кастро! Только ему принадлежит честь и слава продолжать наши открытия. Он только тем и занят. Он наш продолжатель. Старинная мечта аделантадо — и моя! — смутила ему душу. Я хотела избавить его от моих мучений, оградить от них. Я поклялась ему на Кресте Господнем, что у меня нет карт дона Альваро. И никогда не было. Я солгала. Поклялась, что не храню ничего, никакого следа расчётов, которые мы вели в плавании. Что нет даже контракта, подписанного королём — того контракта, по которому я приняла наследство, по праву переходящее к нему. Он мне не поверил. И был прав. Он ушёл в море. А я умираю от того, что обманула его.

— Мне кажется, ты ещё вполне живая... Стала опять похожа на себя, на властную Исабель: хочешь, требуешь, приказываешь, чтобы ради тебя другие совершали недопустимые, опасные поступки! Так и быть: может, я пойду на такой подлог, о котором ты говоришь, но взамен и я кое-чего потребую.

— Всё, что пожелаешь.

— Итак, я тоже хочу, тоже требую, чтобы ты мне рассказала, что случилось на «Сан-Херонимо». Что убило Лоренсо? Что по сию пору сводит с ума наших братьев Луиса и Диего? Что смущает душу дона Эрнандо и приводит в отчаянье твоё сердце?

— Ты найдёшь ответ в тех самых книгах, которые принесёшь мне.

— Нет уж! Так было бы слишком просто. Я хочу всё услышать из твоих уст. Хочу, чтобы ты мне сама рассказала про ту экспедицию, которую лимские моряки уже тринадцать лет зовут Путешествием через ад. Про твой знаменитый подвиг: плавание царицы Савской туда, где нет Бога. Хочу, чтобы ты мне поведала то, что скрывала, о чём утаила... Не могу больше вытерпеть твоё молчание, Исабель! Не хочу, чтобы ты исчезала. Деваться тебе некуда. Эту ночь ты у меня под арестом. Пошли ко мне. И рассказывай. Теперь же. Сию минуту. Когда я выслушаю тебя — клянусь покончить с твоим делом.

Петронилья втолкнула сестру в келью. Закрыла дверь за собой и молча показала на единственное в комнате кресло. Сама она села на кровать в стенной нише.

Как когда-то, как всегда, Исабель не стала садиться.

Она прислонилась к стене. Всё так же угрюмо смотрела прямо в глаза Петронилье. Та раньше всегда опускала взор, но теперь тоже в упор смотрела на сестру, как обвинительница.

— Что ты хочешь узнать? — спросила Исабель.

— Кто был тот человек, португальский главный навигатор, который в прошлом году послал на тебя этот ужасный донос королю и всем рассказал об этом?

— Кирос? Жалкий завистник.

— А я думала, это лучший штурман, величайший навигатор всех времён. К тому же святой человек: он совершил паломничество в Рим в юбилейный год. Служитель Бога, истинный христианин, почитающий Его заповеди...

— Кто тебе мог это рассказать? Никто — только он сам... Кирос! Только это он и умеет — продавать сам себя. Использовать Божье слово, чтобы достичь своей цели, служить собственной выгоде... Когда в девяносто пятом году он явился к нам, то был