с наступлением эры профанизма – торжества либерального понимания ценности индивидуального существования «единственный раз в единственном мире» – возник принципиально иной институт, который превратился в своего рода второе ложное «сознание», куда вытеснилась идея физического конца. Этим институтом стало государство – то самое государство паразитического деструктивного типа, о котором мы говорили выше. Государство превратилось не только в хранителя уходящей жизни, но и в компенсационный механизм, якобы обеспечивающий личную «неуничтожимость» на вполне рациональном уровне.

Вера профанов в то, что государство есть установление, компенсирующее физический конец личности, в огромной степени отвечает за покорность масс этому Левиафану или, говоря языком ислама, тагуту. Речь идет прежде всего о том, что правящая бюрократия со своим протокольно-церемониальным аппаратом присваивает себе функцию всемирно-исторической памяти. Государство делает людей культурными и историческими героями, оно ставит им памятники, хоронит и надзирает за местами захоронений, поддерживает институт воспроизводства поколений. Короче, вся сфера жизни, связанная с болью, роком, ущербом, берётся государством под свой контроль, который является своеобразной анестезией для коллективного мировосприятия.

При этом неважно, в какой степени в том или ином конкретном социальном пространстве превалируют официоз или же, наоборот, частное дело. Суть не меняется: государство-паразит является хозяином конца каждого индивидуума. Стало быть, оно осуществляет узурпацию и эксплуатацию самого важного, самого центрального аспекта персонального существования, становится господином «юдоли».

5

Коль скоро каждое физическое тело, при жизни причастное к сфере сознания, через язык становится «иконой» Иблиса, трупом, то необходимо существование некой коллективной манифестации этой «иконы». Идолократия, как показано выше, тесно связана с отчуждением финальности человеческого существа от него самого. Это гораздо важнее, чем отчуждение продуктов труда или отчуждение сферы человеческих отношений прежде всего потому, что только в собственном конце человек вполне становится самим собой, обретает свою идентичность.

Пока он жив, он делит все стороны своего существования с другими людьми. Он видит такое же голубое небо, как и другие, он испытывает такой же оргазм, такие же эмоции, когда становится отцом, – и все это не его! Всё это принадлежит матрице, внутри которой он ничем не отличается от себе подобных.

Однако умирает он в одиночку. Нельзя умереть за другого или передать свою смерть партнёру. Поэтому в момент конца матрица теряет силу, и человек становится самим собой в самом глубоком метафизическом смысле слова.

Однако и здесь государство нашло лазейку для того, чтобы попытаться похитить эту последнюю подлинность у обречённых. Оно становится «коллективным трупом», мертвечиной, лишённой духа, – так же, как оставленная жизнью глина становится указанием на подлинную суть бытия. Ложь и гибель. Но государство не было бы государством, если бы оно не шло в своей лжи до конца, обещая воскресение от своего имени.

На рациональном уровне речь, конечно, не идёт открыто о физическом воскресении – как в циклических культах древних скифов или египтян. Однако государство работает с важнейшим ресурсом, извлекаемым из людей, – их жизненным временем.

Было бы наивно думать, что проблема длительности индивидуальной жизни исчезает вместе с концом этой самой длительности. Жизненное время превращается в капитал, который открыт всем манипуляциям и превращениям, – начиная прежде всего с постоянной переоценки своей стоимости. Конечно же, государство и здесь выступает как паразит-разрушитель, поскольку оно не может сделать или организовать ничего само. Оно может только украсть или присвоить иным способом. Государство – это единственное «бизнес-сообщество», которое постоянно показывает убыток в конце делового года. Ведь оно с определённой исторической эпохи печатает деньги (отняв эту функцию у жрецов) – а деньги, в конечном счёте, всегда только дешевеют.

6

Одной из интереснейших проблем является сфера отношений между такими на первый взгляд разными реальностями, как деньги и язык. Деньги – это сфера чистого количества, понятого в элементарном информационном смысле. Длительность превращается в это чистое количество, которое неуловимо для описания, потому что чистое количество лишено всякого содержания, отношения к чему бы то ни было за рамками себя.

В определенном смысле можно считать, что деньги – это в большей степени количество, нежели просто числа. Одна и та же валютная единица имеет разное количественное содержание в зависимости от географического места или отношений с другими валютными единицами. Поэтому при глубинном исследовании сути денежной единицы она тает и исчезает на глазах, превращается в «пшик». Разумеется, как инструмент купли-продажи валютная единица выполняет свою функцию. Но даже и это является переменным фактором, не поддающимся логике и рационализации. В этом смысле деньги представляют собой единственный инструмент описания того, что не описано: тёмных зон Мирового Зеркала, которые не покрыты понятийной системой, не выражены в элементах языка. Эти тёмные зоны представляют собой аналог бессознательного в Великом Существе. Но поскольку Великое Существо не имеет подлинного сознания, эти неописанные зоны представляют собой просто ступени переходов между разными уровнями отражений в Мировом Зеркале.

Вероятно, именно к этой неуловимой сфере «уровневых скачков» относятся перепады между различными видами существ, представляющими собой мутации внутри одного и того же архетипа. Вот почему палеонтологи могут сколько угодно искать промежуточные звенья между лошадьми и тапирами в якобы существующей эволюционной цепи. К этой же сфере, вероятно, относится и известный парадокс в квантовой механике: частица, находящаяся одновременно внутри и снаружи. Эта «неописываемая» неопределённость описывает всё, и приведённые примеры являются ничтожно малой «вершиной айсберга».

Тёмные зоны, о которых мы говорим, уместно назвать «гипнополями» – полями сна. Важное здесь то, что если это – условное бессознательное «светового человека», то одновременно это условное сознание его теневого аналога. Как ни парадоксально, именно деньги, образующие бессистемную игру чистого количества, броуновское движение, в котором принцип неопределённости выражен наиболее близким обыденному опыту образом, могут быть средством приближения, а возможно, даже и своеобразной картой для путешествий по этим гипнополям.

Конечно, этот подход крайне опасен для человеческого фактора. Прежде всего потому, что погружение в чистое количество разрушает язык, а стало быть, и ту закладку человеческого сознания, которая ещё по инерции сохраняется в современной цивилизации.

7

Деньги в современном смысле слова (как функция) – это прежде всего долговая расписка. То, что еще недавно они признавались таковыми, прямо свидетельствует о паразитически убыточном характере государства, существующего в долг у общества. Понятно, что если бы в деньгах не содержалось ничего, кроме совершенно лживого обещания заплатить некие долги, финансовая история человечества завершилась бы в течение пары поколений. Следовательно, у денег должен быть некий компенсаторный полюс, который берёт на себя все издержки. Этим полюсом является золото. Традиция говорит нам, что золото – это инфернальный контрапункт Солнца, высшего для нашего «ближнего мира» источника энергии, прямого изображения «светового,