Воздух сам по себе был большим преимуществом — приехав на дачу, уже можно было собой самим и этим фактом гордиться: ты тут не просто так, а «на свежем воздухе», стало быть, на оздоровительной процедуре.

Скука стояла смертная, и жена со своей подругой, хозяйкой дачи, часами сидели у окна гадали — это Прасковья прошла или не Прасковья… Весело!

Первый раз в качестве еще очень молодого доктора я поехал с детским садом в Болшево. С тех пор я дал себе слово, что мой сын Юрка с детсадом и пионерлагерем никогда никуда не поедет (это слово я не сдержал только в тот год, когда Юре досталась путевка в Артек, об этом — отдельно).

В Болшево в то лето произошел один забавный случай. Территория детского сада примыкала вплотную к госпиталю имени Мандрыка (на самом деле грамотнее «имени Мандрыки» — был когда-то такой главный армейский военный хирург с редкой фамилией). Сыну Юрику было тогда полтора года (цитируя его тогдашнего «палтара но́га»). И был он очень хорошеньким — блондин, с карими глазами, как все дети такого возраста, приятно пухленький, и к тому же он уже хорошо говорил.

Мы часто тайком гуляли в парке этого госпиталя и однажды набрели на совершенно сумасшедшую тетку — я тогда психиатром не был, но понять, что человек сильно не в себе, — дело простое и не требует специальных навыков.

Тетка пришла от сына в полный восторг и потащила его за собой — хвастаться находкой.

На длинной скамейке парка сидели мужчины в пижамах — наверное, человек пять.

— Это Юра! — представила тетка свою «находку». — А эти дяди все работают в ЦК (для тех, кто не знает, что такое ЦК, — это Центральный комитет коммунистической партии)! Познакомься, Юра!

И Юра проникся — он по очереди подходил к каждому из дядей и жал ему руку.

Все дачи, на которых я был «дачным отцом», кроме монинской лета 1977 года, вспоминаются мне как кошмар. Зато ребенок был «на воздухе» — хотя я не поручусь за чистоту воздуха таких мест, как Ильинка и Болшево, — всё-таки города, и довольно крупные, были совсем рядом с дачей; что там за предприятия работали и куда они сбрасывали отходы своего производства — это отдельный вопрос. Однако квартира на улице Мельникова, в которой мы прожили лет пятнадцать, летом, особенно в жару, была еще гаже — поддувало вонью с Микояновского мясокомбината, по полу вперемешку с тополиным пухом каталась пыль ближайшего цементного завода, а в ковровом покрытии заводились блохи — и в таком количестве, что пол казался просто живым и колеблющимся — этот уголок природы самозарождался в самой солнечной, юркиной комнате. Войти туда летом было практически невозможно — ноги моментально покрывались свербящими укусами. На инсектициды эта живность плевать хотела.

Лето 1978-го мы провели на даче в Подмосковье, в Ильинке.

Это удачное во всех смыслах место нашли моя жена и ее сестра, поехавшие на поиски места летнего отдыха детей практически сразу после Нового года. Нашли большой пустой и, как им показалось, тихий дом. Его хозяйка, женщина лет пятидесяти пяти, выглядела приветливой и добродушной. Договорившись с ней о том, что они снимут на лето полдома, и дав задаток, Наташа с Ирой, довольные, вернулись в Москву. Приехав, рассказали, что дача очень просторна, масса места, тихо и пустынно. Летом там будем жить практически только мы.

Как водится, в начале июня мы переехали на дачу. Попутно оказалось, что моя теща также намерена время от времени проживать на этой даче, а пока суть да дело — привезти на дачу престарелую няню, которая за долгие годы совместной жизни практически стала членом нашей семьи. Няня была стара, сенильна и отличалась нравом тяжелым и склочным. В день переезда, когда мы все, растянувшись цепью, перетаскивали наши пожитки, трехлетний Юра был приставлен ухаживать за девятимесячным двоюродным братом. Когда кто-то из взрослых решил проверить, чем, собственно, заняты дети, он с удивлением обнаружил двоюродного брата Тёму, с аппетитом жующего одуванчик.

–

Откуда у Тёмы одуванчик?

–

Я дал, — простодушно сказал Юра. — А можно Тёме еще?

Переехав, мы обнаружили, что вторая половина дома населена несколько гуще, чем это показалось вначале. Кроме старой хозяйки там проживали: две ее дочери, одна замужняя, с мужем — «завязавшим» алкоголиком, вторая дочь, разведенная, с приходящим кавалером — инвалидом по психическому заболеванию и, алкоголиком, только не «завязавшим», а исправно пьющим, и их трое детей от этих двух женщин: все девочки в возрасте до десяти лет, причем одна из них — слабослышащая и умственно отсталая.

И еще на даче жили животные — две собаки, две кошки и канарейка, да и мы приехали на дачу с собакой — безродной рыжей сукой Тяпой. Сплошная активная биомасса!

Словом, на даче было шумно, временами — очень. Плакали дети, лаяли собаки, к общему шуму присоединялся дурной мяв кошек, дефективная девочка Геля в середине ночи орала на маминого ухажера Витю: «Вита-а-а!! Пяный пришел, пыво пыл, иди отсюда!» Мама Гели, чтобы укрепить пыл кавалера, потихоньку таскала для него продукты из нашего холодильника.

По ночам какое-то животное за стеной, кряхтя и царапаясь, начинало лезть вверх по стене. Когда оно уж слишком надоедало, надо было с силой ударить по стене и это «что-то» замолкало. По характеру это невидимое существо было довольно застенчивым — постучишь ему, оно и перестанет.

Хозяева наши, широко открыв дверь совместной кухни, постоянно ели борщ: на завтрак, обед и ужин. Во время еды обычно кто-то из детей — чаще других старшая девочка, пионерка и отличница, — сидел на ночном горшке рядом с обеденным столом.

Еще одним необычным качеством наших хозяев было умелое пользование полотенцами, по полному так сказать, циклу — сначала полотенце использовалось для лица и тела, потом, когда оно становилось погрязнее, то же самое полотенце переводили на другую должность — оно становилось кухонным. Испачканное кухонное полотенце становилось половой тряпкой. Половая же тряпка стиралась и вновь возрождалась полотенцем — личным. Очень практично и экологично!

Муж старшей дочери хозяйки раньше много пил, а потом, при каких-то забытых мной обстоятельствах, получил бревном по голове, заработал сильное сотрясение мозга и каждый грамм алкоголя вызывал у него сильнейшие головные боли. А раньше ежедневно выпивал бутылку водки, закусывая тортом, за что и заработал