Шрифт:
Закладка:
— Белое море еще во льдах, и судоходство по нему пока невозможно, поэтому я буду ждать благоприятной погоды в Мурманске. — отозвался Линдлей.
Он думал о том, почему генерал Пуль, с которым они всегда ладили, так переменил свое мнение о Линдлее. Вот что с человеком делает власть. Пока Пуль служил военным советником, это был один человек, стал командиром — появился другой, совсем не похожий на первого.
Политическая ситуация в районе Мурманска с начала весны оставалась неопределенной. В первый день марта 1918 года Мурманский совет запросил мнение правительства о возможной помощи союзников по защите Мурманска от немцев. Троцкий телеграфировал: «Незамедлительно принять всякое содействие союзных миссий». Так британский флот появился в Мурманском порту.
Адмирал Кемп почувствовал себя здесь хозяином положения. Вскоре на помощь английским морякам подоспела морская пехота. Потом подтянулись французы. Прибывший в Мурманск в апреле 1918 года британский генерал Пуль, возглавил сухопутные силы. После принятия решений о возможной союзной интервенции на севере России иностранный контингент был усилен.
Именно в этот момент в Мурманск прибыл Линдлей со своей миссией. Он знал о готовящейся интервенции, но имел указания ехать в Москву и пытаться заключить торговый договор.
Одно исключало другое. Фактически правительство отправляло миссию Линдлея на верную гибель.
Троцкий уже предупредил союзников, что «расширение Мурманского предприятия привет к войне с Советской Россией». Мурманский совет и его председатель Юрьев оказались заложниками ситуации. Они пытались заключить с союзными силами договор, но, как справедливо заметил потом в своих мемуарах Линдлей: «союзники должны были «насколько возможно» предоставлять Совету материалы и другую помощь, и было не похоже, что эти спасительные слова будут приняты русскими, которые оказались отрезанными от всей страны».
Действительно, Мурманский совет де факто перестал представлять Советскую власть и оказался полностью подчинен союзному командованию.
1 июля 1918 года глава Совета Алексей Михайлович Юрьев постановлением Совнаркома был объявлен врагом народа.
На полуострове свирепствовала цинга, среди союзных солдат начал распространятся грипп испанка, спасения от которого не было.
Линдлей сомневался, стоит ли ему ехать дальше. Решение об интервенции было принято, и он мог спокойно дождаться начала боевых действий.
— Если мы не поедем, миссия будет сорвана, и Ллойд Джордж, идеи которого мы должны реализовать, будет крайне недоволен, — говорил Линдлею глава экономической миссии Уильям Кларк, — мы по крайне мере должны что-то попытаться предпринять.
— Мы рискуем как минимум оказаться у большевиков в заложниках, — отвечал ему Линдлей, — как максимум — сложить головы за родину. Причем в этом случае, я Вас уверяю, никто о нас добрым словом не вспомнит.
Они решили ждать открытия навигации на Белом море, и только, когда «горло» очистится ото льда, принять окончательное решение о дальнейших действиях.
В один из июньских дней ближе к концу месяца бывший предводитель уездного дворянства Николай Михайлович Дружинин отправился на утиную охоту в нижнее течение реки Вологды, где были большие заводи, старицы, и гнездилось множество пернатых. Постреляв уток, он возвращался на лодке в город и неожиданно увидел на встречном суденышке секретаря британского вице-консульства господина Джона Гиллеспи и какого-то незнакомого мужчину. До отъезда Дружинина на охоту тот отсутствовал в консульстве по причине поездки в Москву. Теперь, видимо, вернулся. Но что он делает здесь?
— Здравствуйте, мистер Гиллеспи!
— Мое почтение! Как охота?
— Спасибо, помаленьку. А Вы-то тут что делаете?
— Вот с товарищем путешествуем, смотрим на российские просторы.
— А почему одеты так? — Гиллеспи был в рубахе косоворотке, видимо несколько дней не брился и потому оказался покрыт густой щетиной.
— Живу в России, хочу быть похожим на настоящего русского человека.
— А-а…
Лодки продолжили путь, каждая в своем направлении.
— Кто это? — спросил у Рейли-Гиллеспи попутчик, бритый наголо мужчина с усами.
— Наш хозяин, Дружинин, признаться, редкостный дурак, — ответил Рейли, — интересуется исключительно охотой и лошадьми.
— Ну, так он же дворянин, представитель отжившего своё класса. Мы социалисты-революционеры таких, как он, в старые годы не жаловали, а теперь вот оказалось, что и дворяне в борьбе с большевиками стали социально близкими элементами.
— И не говорите, Борис!
Они поменялись местами, бритый сел на весла, Рейли на корму, достал карту, стал внимательно её разглядывать.
— Скоро Устье Вологодское. Оттуда прямой путь по воде до Котласа и далее до Архангельска.
— Река судоходна на всем протяжении?
— На карте обозначены перекаты, особенно в нижнем течении реки, но на небольших судах, думаю, пройти можно. На крайний случай, всегда можно перетащить лодки через мели, предварительно разгрузив, или вообще волоком, как в старину. К сожалению, время упущено, весной, когда стояла большая вода от Архангельска до Вологды есть прямой путь, а сейчас снизу только до Котласа и Устюга. Далее — перекаты.
— Куда поплывем дальше?
— По реке Сухоне вверх, до железнодорожного моста на Архангельск, это ключевая точка, её нужно взять под контроль в первую очередь.
— Вы так лично и будете объезжать все окрестности?
— Придется, я не доверяю никому. Местные ненадёжны, мало того, что требуют денег на расходы, так еще и болтливы, как бабы.
Когда мы вернемся в Вологду, весь город уже будет знать про нашу поездку. Хорошо, что Дружинин далек от политики, иначе он бы давно понял, чем занимается в его доме английское вице-консульство. Он уже спрашивал консула Бо, почему в доме бывает так много молодых мужчин. Видимо, слышал их разговоры. Консул ему ответил, что все эти люди хотят воевать с немцами, но у него нет указаний о зачислении их в ряды Британской армии.
— И что, он поверил?
— Конечно. А Вы, Борис Викторович, куда направитесь после нашей экскурсии?
— Называйте меня на всякий случай Павел Иванович, нам фамильярность ни к чему. Куда направлюсь? Туда, где буйство жизни, где есть возможность окунуться в водоворот событий, отхлебнуть из чаши горького вина разочарований, насладиться минутным успехом и почувствовать бренность земного бытия.
— Да Вы поэт, Павел Иванович.
— Скорее прозаик, хотя поэтом может считать себя каждый пишущий человек, ибо художественное изложение мысли суть тоже поэтический дар.
Через три дня они вернулись в Вологду, и каждый отправился по своим делам. Борис Викторович Савинков, известный на всю Россию еще с царских времен литератор и террорист — к соратникам по борьбе. Рейли, превратившись в дипломата Джона Гиллеспи, — в британское вице-консульство.
