Реальным толчком к обсуждению вопроса об организации Корейской духовной миссии послужила записка секретаря и драгомана Российской дипломатической миссии в Корее Н. А. Шуйского, направленная в МИД весной 1889 г., спустя пять лет после установления официальных русско-корейских отношений. В записке по вопросу «об устройстве Православной миссии в Корее» [1, л. 3-12]. Н. А. Шуйский писал о необходимости для России приобретения в Корее «культурного влияния» как «фундамента, на котором строится влияние политическое». Под «культурным влиянием» он понимал влияние торгово-промышленное («водворение в стране иностранных предпринимателей купцов»), интеллектуальное (прибытие в страну «специалистов по разным отраслям знания») и религиозное (воздействие путем деятельности миссионеров). Однако же, Н. А. Шуйский добавлял, что первые два направления для России «весьма затруднительны и почти невозможны ввиду превосходства западноевропейских держав, располагающих несравненно большими средствами», в то время как «поприще православной миссионерской деятельности» могло бы быть весьма успешным.

По мнению Н. А. Шуйского, православная миссионерская деятельность в Корее могла бы способствовать формированию «почтения туземного населения к России», а также «противодействовать иноверной пропаганде в Корее – католической и протестантской», которая еще не успела развернуть широкой проповеднической деятельности в стране. Еще одним основанием для учреждения миссии являлась возможность получения от миссионеров, стоявших по роду своей деятельности близко к населению, необходимых с точки зрения российских государственных интересов сведений.

По прочтении «любопытной записки коллежского асессора Шуйского» российский посланник в Китае А. М. Кумани (18861890) доносил директору Азиатского департамента МИД, что считает возможным применять мысли Шуйского постепенно, поскольку начать необходимо с «устройства небольшого училища во Владивостоке для немногих миссионеров из русских и корейцев». По его мнению, «дело было бы прочнее, если б они [православные миссионеры. – Ю. М.] посылаемы были для проповеди в Корею только тогда, когда достаточно подготовились бы к успешной деятельности и когда потребность или польза в учреждении там Духовной Миссии выяснилась бы полнее и точнее» [1, л. 22–22 об.].

После переписки, инициированной запиской Н. А. Шуйского, дело об учреждении РДМ в Корее было приостановлено в МИД вплоть до 3 января 1897 г., когда вице-консул Дипломатической миссии в Корее 3. М. Поляновский обратился с просьбой направить православного священника в Сеул и построить там храм. Эта просьба была связана с увеличивавшимся числом православного населения в столице Кореи, которое, по подсчетам вице-консула, составляло 150 человек (в числе которых российские военные инструкторы, учителя русской школы, русские подданные православные корейцы и др.) [10, с. 179–181].

Примечательно, что с 1896 г. вне всякой связи с МИД вопрос об учреждении РДМ в Корее поднимался Министерством финансов и лично его главой с. Ю. Витте, который вследствие нового соотношения сил в восточноазиатском регионе после японско-китайской войны 1894–1895 гг. активно взялся за формирование новой дальневосточной политики Российской империи. В ходе стремительного усиления российского влияния в Корее, которое достигло своего зенита в 1896–1897 гг., учреждение Миссии рассматривалось в Министерстве финансов как одна из форм обеспечения культурного влияния Российской империи в Корее.

Дело об учреждении в Корее православной миссии, хранящееся в фонде Канцелярии Министерства финансов (РГИА, Ф. 560), открывается выпиской из письма коммерческого агента Д. Д. Покотилова из Сеула от 14/26 октября 1896 г. [8, л. 1–3], в которой сообщалось о «все увеличивающемся влиянии американских миссионеров» в Корее. Д. Д. Покотилов указывал на множество миссионерских школ, в которых корейские дети приобретали чисто американские симпатии – фактор, с которым, по мнению коммерческого агента, России придется очень серьезно считаться в будущем.

В этой связи он вспоминал о записке назначенного консулом в Тяньцзин Н. А. Шуйского относительно необходимости учреждения РДМ в Корее, указывая на то, что Миссия могла бы стать противовесом все возраставшему влиянию американских миссионеров в стране.

«Приходится, однако, с грустью сознаться, что миссионерский дух вполне отсутствует среди даже выдающихся слуг нашей церкви. Это мы видим воочию на примерах Пекина и Токио, – читаем в письме Д. Д. Покотилова по поводу отсутствия миссионерского сознания среди российского православного духовенства. Д. Д. Покотилов высказывал удивление тем фактом, что даже «блестящий пример преосвященного Николая Японского», не увлекал на миссионерское поприще молодых монахов: ни один из них не ужился в Японии дольше 1–2 годов, стремясь возвратиться в Россию, заняться написанием магистерской диссертации и сделать духовную карьеру. «Можно быть уверенным, что если бы удалось найти для Кореи второго епископа Николая, то успех его трудов в здешней стране был бы не менее велик, чем успех православной миссии в Японии», – делал вывод он, добавляя что «дело насаждения православия» в Корее будет во многом зависеть от выбора начальника Духовной миссии.

Примечательно, что дело об учреждении РДМ в Корее было решено Министерством финансов и духовным ведомством в максимально короткий срок и без участия МИД. В декабре 1896 г. директор канцелярии Министерства финансов обратился с письмом к директору Азиатского департамента МИД с просьбой ознакомиться с донесениями российских дипломатических представителей в Сеуле, касающихся экономического положения в Корее, в том числе с запиской Н. А. Шуйского об учреждении православной миссии [1, л. 38]. 1 февраля 1897 г. запрашиваемые документы были отправлены, а уже 28 июня 1897 г. министр иностранных дел М. Н. Муравьев получил от с. Ю. Витте уведомление об учреждении Корейской духовной миссии, на что 20 июня 1897 г. было получено «всемилостивейшее соизволение Его Императорского Величества». МИД не замедлил вмешаться в процесс дальнейшей организации Духовной миссии, отметив, что именно МИД рассматривал это вопрос еще в 1889 г. и что только совместными усилиями всех ведомств будет возможным успешное функционирование православной миссии в Корее. В письме к товарищу обер-прокурора Св. Синода В. К. Саблеру от 29 июня 1897 г. М. Н. Муравьев отмечал, что создание РДМ в Корее может вызвать негативную реакцию со стороны Японии, которая стремится к усилению своего влияния в Корее и в учреждении РДМ может усмотреть шаг на пути к активизации в Корее российской политики [См. подр.: 5].

Дело об отправке Миссии в Корею затянулось вплоть до 1899 г., главной причиной чего стала высылка российских военных инструкторов и финансового советника К. А. Алексеева из Кореи весной 1898 г. Приоритеты российской политики на Дальнем Востоке в этот период окончательно были отданы Маньчжурии, и Корея отошла для России на задний план в борьбе с Японией за сферы влияния в регионе: путем уступок в Корее российское правительство рассчитывало добиться для себя большей свободы действий в Северо-Восточном Китае.

К тому же Н. Г. Матюнин, российский дипломатический представитель в Корее в 1897–1898 гг. неоднократно доносил в МИД о том, что не уверен в способности православных миссионеров вести успешную миссионерскую деятельность в Корее, вследствие чего он ставил под сомнение саму возможность конкурировать на равных с иностранными миссионерами в стране. В этой связи даже обговаривалось предложение о переименовании РДМ в Корее в причт при