Шрифт:
Закладка:
Выглядели они настолько глупо, что я даже немного подвис, глядя на них.
— Вам нравится? — спросила Евгения, заметив мой интерес.
— Слишком… экспрессивно, — выдал, чувствуя, что она ждёт хоть какого-то ответа, и добавил: — На мой вкус.
Господи, она бы ещё глаза закатила.
— Это последняя работа Артемия Гусева, — тут же сообщила она мне чопорным тоном. — Потрясающая комбинация дизайна, красок и чувственности. Но, разумеется, далеко не всем дано увидеть заложенный в картине глубокий смысл.
Теперь уже я сам едва глаза не закатил, столько в её словах было высокомерия.
— Скучная мазня, как по мне, — хмыкнул я, и стоящая рядом женщина едва не вспыхнула от возмущения.
— Женечка, — тут же встрял в разговор Браницкий, — у меня не так много времени сегодня. Надо ещё в детский дом съездить. Детишек порадовать.
— Ох, конечно-конечно, ваше сиятельство, — тут же оживилась она. — Пойдёмте.
Ну а я последовал за ними. Выхода-то не было.
В итоге привели нас в роскошный кабинет, где обнаружился хозяин галереи, точно так же расплывающийся в любезностях перед Браницким. И точно так же, как и встретившая нас ранее женщина, было в его эмоциях что-то такое, за что я цеплялся. Это был не страх перед графом. Я уже понял, что истинное его лицо они ещё не видели. Нет. Тут, скорее, раздражение от его визита, что, если честно, выглядело несколько странно.
Впрочем, это раздражение становилось только сильнее, когда Браницкий представил меня как своего юридического консультанта. Удивление. Подозрительность. Затем брезгливость. Потом облегчение, когда им сообщали, что я «подающий надежды молодой талант». Следом шло что-то вроде снисходительности. И даже не в мою сторону, а в сторону самого графа. Как если родитель смотрит за глупой выходкой своего чада.
После недолгого разговора нас провели по коридорам к просторному хранилищу, где в отдельной комнате с тщательно регулируемым климатом стояли три короба из прочного пластика. В каждом лежало по картине. Не очень большие. На одной были изображены горы. На второй ночной лес. Третья же была чем-то вроде портрета, изображающим красивую девушку, сидящую к наблюдателю вполоборота.
— Вот, ваше сиятельство, — покладисто и с подобострастием в голосе произнёс владелец галереи. — Про эти три полотна я вам говорил. Работы начинающего художника. К сожалению, он пожелал остаться неизвестным, так что его имя я не смогу вам назвать, как бы вы ни просили. Каждая — настоящее произведение искусства.
Ну тут я бы поспорил. Если честно, выглядели они довольно просто даже на мой неискушенный взгляд.
— Да, — пробормотал Браницкий. — Они действительно прекрасны. Сколько вы за них хотите, Григорий?
— Как я уже упомянул, ваше сиятельство, эти картины в скором времени будут выставлены на аукцион, но, зная вашу любовь к живописи, я счёл возможным показать их вам заранее. Миллион восемьсот тысяч за портрет и по миллиону за оставшиеся полотна.
Я тут едва слюной не подавился. А практику ценообразования можно узнать, пожалуйста?
— Хм-м-м-м… — Браницкий замер, потирая бородку и глядя на полотна. — Хорошая цена, но мне кажется, что она несколько завышена, Григорий.
— Ну что вы, ваше сиятельство! — тут же воскликнул он. — Пожалуй, я даже несколько преуменьшил их стоимость. Согласно прогнозам наших оценщиков, их стоимость на аукционе перевалит минимум за три миллиона. Моё предложение для вас исключительно щедрое.
Владелец галереи рассмеялся.
— Знаете, не будь я столь воспитан, даже назвал бы его грабежом. Настолько оно щедрое.
— О, тут я даже спорить не стану, Григорий. И всё-таки думаю, что оно высоковато. Может быть… ну не знаю. Я бы дал по пятьсот тысяч за каждую.
Мужик чуть за сердце не схватился.
— Ваше сиятельство! Ну как же так! Видит бог, я бы вам их и бесплатно отдал! Но не могу. Право слово, не могу. Такая низкая цена — это оскорбление творца. Если я продам их по такой низкой стоимости, то потом не смогу смотреть в глаза своим клиентам. Нет, ваше сиятельство. Поверьте, уже названная цена на пятьдесят процентов ниже пороговой.
Браницкий скосил глаза и встретился со мной взглядом. Затем указал глаз
ами в сторону картин. Мол, чё стоишь. Давай, вперёд. Работай.
Гад. И? Что мне делать? Как он хочет, чтобы я сбил цену? Хотя…
Глава 13
— Кому, вы сказали, принадлежат эти работы? — поинтересовался, подходя ближе к стоящим на столах боксам с картинами.
— Простите, но я не могу раскрыть эту информацию, — тут же выдал владелец. — Согласно закону мы обязаны уважать право автора работы на использование псевдонима или же сохранять его анонимность, если тот этого пожелает.
И это правда. При требования со стороны автора галерея действительно обязана была уважить это и сохранить его имя инкогнито. И тут у нас встаёт дилемма.
— И тем не менее вы обязаны должным образом задокументировать произведение, если я не ошибаюсь.
А я знаю, что не ошибаюсь. И он это знает.
— Уверен, что вы сможете предоставить нам эти документы, — добавил я. — В качестве подтверждения подлинности работы.
— Работа подлинная! — тут же возмутился мужик. Так возмутился, что у него лицо едва пятнами не пошло. — Наша галерея не имеет случая связи с подделками…
— Репродукциями, вы хотели сказать? — поправил я его.
Кажется, что он даже с мысли сбился немного.
— Что?
— Репродукциями, — повторил. — Я ведь ни слова не говорил о подделках.
Разумеется. Ни один уважающий себя искусствовед не станет заниматься подобным делом. В мире искусств связаться с поддельной работой… да ещё и пытаться продать её под видом оригинала — это клеймо на всю жизнь. С тобой просто не станут работать. Проблема в том, что большинство таких вот «честных» дельцов никогда с подделками и не работают. Они работают с репродукциями. Те же подделки, по сути, выполненные на высочайшем уровне.
Разумеется, что людей заранее предупреждают, что они покупают не оригинал. Потому что если
