Шрифт:
Закладка:
Ночью стойбище затихло.
Улегся огонь в очаге, и даже угли не вспыхивали. Полная луна повисла над барханами. В тишине слышался дружный, мерный хруст, лошади посапывали и пофыркивали.
Рахыш, недовольный присутствием чужих лошадей, как-то изловчился, дотянулся и лягнул пегого мерина. Тот обиженно и возмущенно вскрикнул. Рахыш — тоже, но у него в голосе слышалось явное злорадство.
Из густой тени к ним поспешно шагнул Касым. Вышел из юрты и старик. Они развели драчунов, и Касым вернулся на пост. Рядом с ним, спиной прислонившись к изгороди, устроился Абдрахман.
— Все тихо? — спросил он караульного.
— Тихо, — ответил Касым.
— А твой отец знает, что ты живой?
— Я писал ему в Джаныбек. Но если он куда-нибудь кочевал, письмо могло и не дойти. Но мы, наверно, будем там… Узнаю, где он, еще раз напишу…
— Напиши… Живой — должен писать отцу. А ты до утра будешь сидеть?
— Луна повыше поднимется, я тогда разбужу Халлыназара, после меня его очередь.
— Это который туркмен?
— Да.
— Ладно. Если твой диверсан придет, меня тоже разбуди.
Спать он пошел в ту юрту, где находились дети и женщины, — надежнее, чтобы снохи были рядом, когда на колодце так много молодых мужчин, тем более если кое-кто из них думает, что холостым лучше гулять, чем быть женатым. Касым еще какое-то время сидел один, посматривая, высоко ли поднялась луна.
Потом из большой юрты вышел, потягиваясь, боец-казах, который на протяжении всего вечера был вроде посыльного при старшине.
— Здесь… — негромко позвал он.
— Здесь. Я здесь, Сарсенгали, — отозвался тот.
— Иди спи. Я все равно не могу заснуть.
На рассвете и эта группа покинула Каркын.
Отдохнувшие лошади — тем более по утренней прохладе — шли резво. Проводником у них был старшина — он ехал впереди всех с командиром. Две юрты, обнесенные лохматой изгородью, и колодец в узкой лощине — все осталось довольно далеко позади, когда старшина обернулся и позвал:
— Касым!
Касым поторопил своего пегого, нагнал их и поехал рядом.
— Слушаю, товарищ старшина!
Это он произнес по-русски.
— Этот старик в Каркыне…
— Абеке?..
— Ну да, Абеке… Он правильно сказал, что когда-то хорошо знал твоего отца?
— Правильно, знал.
Старший лейтенант поинтересовался:
— А как ты думаешь, Касым… Вот Абеке — он стал бы укрывать чужих, если бы они пришли на колодец к нему за помощью? Или не стал бы?
Старшина не дал Касыму подумать, ответил за него:
— Нет, старик не стал бы. Нет… У старика два сына пошли на фронт воевать. Он сам говорил.
Они обогнули высокий складчатый бархан. Солнце еще не взошло, и всадники двигались, не отбрасывая теней. Было очень тихо.
Только временами слышался неясный шум — подвывал, собираясь с силами, далекий ветер.
V
В Каркыне Манал, подоив верблюдиц, вернулась к юртам.
— Может, придется долго искать, — сказала она Алибаю, который стоял возле изгороди, готовый в дорогу. — Я собрала тебе поесть.
— Что за подлец! — проворчал Алибай. — Он знал, что пришла пора воду таскать, баранов поить… В прошлый раз я поймал его чуть ли не под самым Еке-Утуном…
Абдрахман молча наблюдал за сборами.
— В сторону Еке-Утуна ты не ходи — предупредил он сына. — Я к вечеру поеду, как собирался. Если попадется мне атан, я сам пригоню.
Манал завернула в тряпочку чаю на несколько заварок — хорошо, чай оставили те, первые, что приходили к ним, — протянула Алибаю небольшой закопченный кумган, дала узелок с лепешками и вареным мясом. Все это он привязал к поясу и немного потоптался в нерешительности.
— Что хочешь спросить — спроси, — сказал Абдрахман.
— Ата… Можно я возьму ружье Джилкибая?
Старик вернулся в юрту и тут же вышел обратно с двустволкой и брезентовым патронташем.
— Возьми. Такой взрослый джигит, как ты, имеет право носить ружье. Только не жги зря патроны. Пороху теперь мало нам дают.
Алибай перепоясался еще и патронташем поверх кожаного ремня, стягивавшего чапан, закинул двустволку на плечо — дулами вверх.
Проводив его взглядом, старик сказал, вроде бы и не обращаясь к Манал, которая стояла рядом:
— Совсем большой парень вырос. Когда это случилось?.. А теперь вижу — год пройдет или два, женить надо.
— Девушку можно найти, если поискать, — тоже не обращаясь к нему впрямую с этим делом, откликнулась Манал.
Как и всякая женщина, она оживилась при разговоре о чьей-то женитьбе.
Хитрый старый атан отправился куда-то в бега, вместо того, чтобы работать. Наполнять небольшую водопоильную колоду пришлось верблюдицам, хоть и не их это было дело. Впряженные в мохнатый канат, они вышагивали в сторону от колодца — метров за семьдесят, прежде чем мешок из сыромяти появлялся на поверхности.
Абдрахман подхватывал каугу, опрокидывал, и кауга снова исчезала в черной пасти, а недовольные верблюдицы не спеша возвращались к колодезной насыпи. Одну из них вела Жаныл, вторую — Батыр, шестилетний сын старшей снохи, который во всем старательно подражал Алибаю.
Весь этот путь — туда и обратно — вместе с ними проделывали и верблюжата.
В небольшом загоне на склоне соседнего холма толклись и блеяли овцы — требовали, чтобы их поскорей напоили. Один только бородатый козел-вожак сохранял важное спокойствие.
Неподалеку обе девочки играли с козленком. На них от тандыра посматривала Манал. Она пекла лепешки.
Абдрахман снова наклонился, подхватил каугу и опрокинул в колоду. Поймав солнечный блик, шумно хлынула широкая светлая струя воды.
Верблюдицы стали приближаться к насыпи — в который уже раз. Старик, выпрямившись, заметил двух всадников. Знакомые — из тех, что совсем недавно ночевали в Каркыне.
— А-а, это вы, дети мои, — обратился к ним старик, когда они приблизились. — А я сперва подумал, уж не те ли, не чужие ли, о которых вы меня предупреждали.
Немолодой старшина спешился и ответил:
— Нет, это мы…
С ним был Сарсенгали, но Сарсенгали не задерживаясь сразу направился к тандыру, к Манал.
Старшина пошел к насыпи, и хоть он по-прежнему улыбался в усы, старик почувствовал — не с добром вернулись эти люди, которые пользовались его гостеприимством. Абдрахман на всякий случай приготовился к нападению, но все еще не мог поверить. Он выжидал… В руке у старшины появился нож. Ждать больше было нечего.
Абдрахман был мужчина, он никогда не прятался — он кинулся навстречу. Старшина отступил на шаг в сторону. Рывок сбоку — старик повалился лицом вниз, и старшина свободной рукой всадил ему нож точно под левую лопатку.
Все произошло настолько быстро, что лишь теперь закричала старшая сноха.
Абдрахман поднял голову и сказал:
— Будь ты проклят… И весь твой род…
Голова его снова сникла на сырой
