за этажерку, и смотрѣлъ на Горшкова и на Надю. Добродушное лицо Горшкова, съ вихромъ, приняло полусерьезный видъ; но съ губъ не сходила его неистощимая улыбка. Ему пріятно было стоять около своей ученицы, поглядывать на нее лукавымъ взглядомъ и слѣдить за ея умной игрой. Когда начали andante, изъ гостиной выплыла Лидія Михайловна съ прокуроромъ. Она расположилась на одномъ изъ дивановъ, а прокуроръ подошелъ сперва къ иіанино, посмотрѣлъ въ свой фиксъ на ноты, Надю и Горшкова, и вернулся къ Лидіи Михайловнѣ. Она въ тактъ покачивала головой вправо и влѣво и покровительственно улыбалась. Лидія Михайловна имѣла неизмѣримую претензію — понимать серьезную музыку, хотя Горшковъ и увѣрялъ, что ее въ молодости учили играть на органѣ, да и то оказалась неспособной.

— Que c'est beau! — восклицала хозяйка, покачивая головой въ тактъ. — М-г Keller, n'est-се pas que c'est beau?…

— Ja, ja, — отвѣчалъ Келлеръ, также покачивая головой въ тактъ.

Лидія Михайловна ни слова не знала по-нѣмецки, а Келлеръ по-французски; и каждый разъ они дѣлились такимъ способомъ своими впечатлѣніями.

Тріо кончилось. Хозяйка вдоволь уже намоталась головой. Петинька вдоволь нафальшивился. Борисъ стоялъ, все облокотясь объ этажерку, и задумался, ни на кого не глядя.

— Баринъ, пожалуйте, — проговорилъ тихонько Вася, взявши его за рукавъ.

— Что тебѣ? — отозвался Борисъ, быстро обернувшись.

— За вами прислали, пожалуйте въ переднюю.

Борисъ пошелъ за Васей. Одинъ Горшковъ замѣтилъ это и обернулся. За нимъ обернулась и Надя и пропустила одинъ тактъ.

Вдова продолжала качать головой, а прокуроръ зѣвалъ.

Борисъ вышелъ въ переднюю.

Тамъ предстала предъ нимъ глупая физіономія буфетчика Митьки, очень встревоженная, въ шинели.

— Пожалуйте, баринъ, домой-съ, — проговорилъ онъ торопливо.

— Что случилось? — спросилъ Борисъ, и сердце у него екнуло.

— Папенькѣ дурно-съ… за батюшкой послали-съ… я вотъ за вами побѣжалъ-съ, да на дорогѣ дрожки повстрѣчалъ…

Борисомъ овладѣло ужасное безпокойство. «Можетъ быть, въ эту минуту…» мелькнуло у него. Онъ судорожно обернулся и сказалъ Васѣ:

— Вынеси мою фуражку; она тутъ около ширмъ.

Вася побѣжалъ въ залу.

— Когда папенькѣ сдѣлалось дурно?

— Какъ проснулись… сперва ничего, только кашляли; а тамъ Яковъ выбѣжал… васъ папенька хватились… Очень ужъ схватило… и за батюшкой… карету закладывать..

— Подай мнѣ шинель… Спасибо, Вася, — говорилъ отрывисто Борисъ, беря фуражку изъ рукъ мальчика.

Въ эту минуту выбѣжалъ Горшковъ.

— Что такое, Борисъ?

— Отецъ умираетъ, прощай! — отвѣтилъ Борисъ и бросился на крыльцо.

Онъ крикнулъ Ѳеофана, вскочилъ на дрожки, возлѣ него помѣстился Митька, держась въ лакейской позѣ. Саврасая вятка пустилась почти вскачь. Ночь сдѣлалась еще свѣтлѣе. Звонко отдавались рысь лошади и стукъ дрожекъ. Борисъ молчалъ; ему не хотѣлось разспрашивать; онъ точно боялся извѣстія о смерти отца. Онъ мысленно успокоивалъ себя: что можетъ быть это такъ, припадокъ, какъ часто бывало съ отцомъ… И вдругъ ему стало стыдно. — «Отецъ умираетъ, а я въ гостяхъ, музыкой занимаюсь, болтаю вздоръ,» повторялъ онъ. «Не могъ посидѣть нѣсколько часовъ дома…» И какой-то необычайной новостью показалась для него мысль о смерти, хотя онъ ее ожидалъ каждый день. «Неужели же его не будетъ?» спрашивалъ онъ: «и пойдетъ совсѣмъ другая жизнь?»…

Вотъ уже повернули на Большую улицу; вотъ красный домикъ въ три окопа… еще два шага — и пріѣхали.

Еще сильнѣе екнуло у Бориса внутри, когда савраска съ трескомъ влетѣла въ ворота.

XL.

Борисъ быстро вошелъ въ переднюю и, не замѣчая кто у него снялъ шинель, почти бѣгомъ очутился въ бильярдной; дверь въ спальню была отворена.

Тамъ была совершенная тишина.

Больной лежалъ на спинѣ, съ неподвижными глазами, и тѣло его колыхалооь… Подлѣ него, въ креслахъ, новый докторъ, въ неопредѣленной позѣ, положивши одну руку на постель. Бабинька, въ ногахъ, наклонившись. Маша и Амалія Христофоровна въ углу за бюро. У притолки — Яковъ, чего никогда не случалось съ нимъ. Борисъ на цыпочкахъ приблизился къ кровати… Бабинька сдѣлала движеніе, точно желая оттолкнуть его, и сурово на него взглянула.

Больной приподнялся и схватилъ сына за руку.

— Боря, — пробормоталъ онъ тяжело… Больше онъ ничего не могъ выговорить.

Борисъ, какъ стоялъ около кровати, такъ и застылъ въ одной позѣ. Съ напряженнымъ чувствомъ смотрѣлъ онъ на умирающаго и ловилъ слова его. Больной силился говорить; хотѣлъ, какъ будто, разсказать передъ смертью длинную повѣсть, которую хоронилъ при жизни, но было уже поздно… И Борису съ каждой минутой становилось больнѣй! Ему казалось, что весь образъ умирающаго отца, и всѣ эти люди, и вся комната — одинъ живой упрекъ ему… зато, что онъ опоздалъ, что не пришелъ вовремя услышать послѣднія слова отца. Больной опять опустился и впалъ въ полную неподвижность… Борисъ взглянулъ на доктора; тотъ сдѣлалъ ему знакъ отойти отъ кровати. Въ передней раздался шумъ, Яковъ вышелъ, и черезъ минуту вернулся доложить, что «батюшку привезли».

Всѣ вышли изъ спальной… Борисъ встрѣтилъ старичка священника, съ дарами, у дверей въ корридорѣ. Старичекъ, съ византійскимъ окладомъ лица, въ ризѣ, съ чашей въ рукахъ и освѣщенный свѣчей, которую несъ за нимъ причетникъ — распространялъ особый церковный воздухъ, и совсѣмъ новое настроеніе навѣялъ онъ на Бориса.

— Пожалуйте, батюшка, — могъ только проговорить Борисъ священнику и указалъ ему на дверь въ спальню.

Яковъ притворилъ дверь за священникомъ, и всѣ стали около билльярда, обратившись лицомъ къ спальной. Пелагея Сергѣвна стояла у одной изъ колоннъ, вся сгорбившись, и крестилась. Борисъ держалъ за руку Машу… Маша дрожала, поминутно взглядывала на брата, и потомъ вдругъ, тихо заплакавъ, опустилась на колѣни и сложила ручки на груди Вмѣстѣ съ ней сталъ и Борисъ, и, наклонивъ голову, простоялъ такъ до того момента, когда дверь изъ спальной отворилась и появился опять священникъ. Это не была молитва, это было скорѣй порываніе куда-то… растворенное состояніе молодаго сердца, которое впервые переживаетъ, вполнѣ сознательно, фактическое, а не вымышленное горе.

Бабинька что-то такое сказала священнику и ушла съ нимъ въ залу. Борисъ бросился въ кабинетъ, вмѣстѣ съ Машей и докторомъ. Больной сидѣлъ въ кровати, взглядъ былъ свѣжѣе… Какъ только показался Борисъ, онъ подозвалъ его рукой и совершенно внятно сказалъ:

— Прощай, Борисъ… Господь съ тобой… пора умирать.

Подошла Маша и бросилась цѣловать его руки.

— Ее люби, — прошепталъ умирающій и, поднявши руки, обнялъ дѣтей, опустивши на нихъ голову… Перезъ нѣсколько секундъ онъ поднялъ ее и прошепталъ:

— Гдѣ матушка… проститься съ ней…

— Яковъ, — сказалъ Борисъ: — позови. . Пелагею Сергѣевну.

Когда она вошла, умирающій долго смотрѣлъ на нее и потомъ протянулъ къ ней руку и какъ-то страшно, дико посмотрѣлъ. Не то страхъ, не то упрекъ совѣсти видѣнъ былъ въ его потухавшемъ взглядѣ…

— Николинька, — вскричала старуха, и