– Пусти! – кричал парень, отпихивая Невежку. – Проваливай, а то, гляди, на твое ухо мету положу, да и копыто…

Но тут подбежавшие Михайла с Савёлкой схватили парня сзади за плечи и оттащили от Невежки. Тот поспешно вскочил на коня и поскакал к сельским воротам, куда собиралось все ополчение.

Начинало смеркаться, и Болотников рассчитывал, что, увлеченные обстрелом, осаждавшие не сразу заметят отступление его рати. Крики, вопли и визг в селе не уменьшались, и трудно было разобрать, что население его убыло.

Болотников спешно строил за селом свое ополчение. Он разбил казаков на два отряда. Одним, шедшим впереди, командовал он сам. За ним валили толпы мужиков. Они, как всегда, собирались кучами по местам, откуда пришли – комарницкие, серпуховские, муромские, нижегородские, княгининские и другие. Теперь к ним прибавились еще коломенские.

Позади Болотников оставил второй отряд казаков под командой Печерицы. Они должны были подгонять отстающих и защищать войско, если стрельцы заметят отступление Болотникова и бросятся за ним в погоню.

Но ночь была темная, в Коломенском все еще бушевал пожар, громко выли и ревели бабы и дети, и осаждавшие не замечали отступления болотниковцев.

Коломенские бабы с воплями вцеплялись в полы уходивших мужиков, умоляя не кидать их на потеху стрельцам, но мужики, верившие Болотникову, отбивались от них и убегали.

– Дура! – кричал муж сердобольной бабы, кормившей Болотникова. – Чай, мы Дмитрия Иваныча стренем, он Шуйского скинет, а нам всем волю даст и подати скостит. Дожидай меня!

IX

Марфуше так и не удалось ничего узнать о Михайле в тот день, когда мордвины нападали на Нижний. Она немного надеялась, что в верху, у дяди Козьмы Миныча, бывает больше разных проезжих людей; может, кто-нибудь повстречал в пути ее Мишеньку или слышал что-нибудь про него и расскажет при ней.

Но у Козьмы Миныча жизнь шла не так, как у них, и она никого постороннего не видала.

Поселили их с матерью и со Степкой наверху, в светелке, и вниз, в горницу, они сходили только обедать и ужинать, а гостей в это время никогда не бывало.

Скучала Марфуша и по тятеньке. Редко он к ним заходил, а Степка рассказывал ей тайком, что тятька больше в кружале сидит, винцо потягивает. Матери он про это не говорил. Когда Дорофей приходил к ним, по воскресеньям, чтоб итти вместе к Благовещенью, к обедне, он был всегда трезвый.

Время тянулось медленно. Домна Терентьевна вздыхала, причитала и тихонько поваркивала на Татьяну Семеновну; та не допускала ее ни до каких хозяйственных дел, будто бы с того, что она гостья; и даже на совет ее не звала; а Домна Терентьевна была уверена, что могла бы тоже научить ее кой-чему по хозяйству. Взять хоть брагу, к примеру. Сам Козьма Миныч говаривал, что у нее, у Домны Терентьевны, брага на удивленье. А у Татьяны Семеновны брага хоть и хороша, а все той игры нет. Для этого надо знать, в какой день ставить и какого святого поминать при том.

Что ж, она не набивается. Не хотят – не надо, а только обидно, конечно, не чужие, чай… – отводила она душу, сидя с Марфушей у замерзшего окошечка светелки.

Марфуша не слушала. Мысли ее были далеко. Они уносили ее на неведомые дороги, по которым бредет, может быть, теперь ее Мишенька, коли только – дай-то, господи! – жив он. А коли жив, где он? Может, домой, к князю в Княгинино, пробрался. А может, мордвины его у себя держат полонянником. Как узнать? Так бы и полетела за ним. Да куда? И разве выпустят ее, девушку. И думать про то не годится. Терпеть надо. И она украдкой от матери утирала краем широкого рукава непокорные слезы, то и дело набегавшие ей на глаза. Хоть бы что-нибудь прослышать стороной, узнать бы, жив ли он.

И Домна Терентьевна да и Марфуша ждали с нетерпеньем каждого воскресенья – и Дорофей Миныч приходил, и в собор все-таки ходили. Домна Терентьевна с вечера вынимала из сундука воскресные шубы и шали и особенно тщательно расчесывала и заплетала Марфушины волосы. Она все надеялась, что какой-нибудь боярский сын заглядится на Марфушу и зашлет сватов.

Раз, уже в конце декабря, незадолго до обеда в светелку прибежал Степка и заговорил возбужденно:

– Мамынька, Марфуша, вот бы вам нонче в собор пойти. Я там на площади с мальчишками с горы было ладил кататься – гляжу: весь народ в собор повалил. Сказывают, с Москвы монах пришел, чего-то повещать будет. Ну, я скорей за народом туда. Обедня-то уж отошла. Гляжу: выходит на амвон монах, тощий, длинный, стал сказывать, какое там кому-то виденье было – страсти божии!

Домна Терентьевна испуганно закрестилась.

– Ахти, господи! – пробормотала она. – Какое ж виденье-то?

– Не сказать мне, как он, – огорченно проговорил Степка. – Там и божья матерь и бог сам. Бог-то больно серчал. Ругался, страсть! Я де их и не так еще, окаянных! А божья матерь в слезы. А бог опять чего-то выругался. Вой поднялся в соборе, бабы ревут, а монах во весь дух орет: «Покайтесь, ироды! Не то вас бог вовсе пристукнет!»

Домна Терентьевна всхлипывала, с ужасом глядя на Степку, точно ее погибель зависела теперь от него.

– Не отпустил, стало быть, грехи, – сокрушенно промолвила Домна Терентьевна. – Как же нам-то теперь?

– Пост наложил патриарх на весь народ. Иноков по всем городам послал.

– Да ведь и так пост ноне рождественский. Путаешь ты, видно, Степка. Может, епитимью какую наложил, а мы и знать не будем.

– Нет, пост, слыхал я, – упрямо повторил Степка.

В это время по лестнице застучали шаги, и в дверях показалось раскрасневшееся от мороза лицо Дорофея Миныча.

Марфуша бросилась к нему и горячо обняла его.

– Тятенька! – вскричала она. – Вот радость-то!

Дорофей нежно поцеловал ее, обнял Домну Терентьевну и сейчас же заговорил:

– Слыхали? С Москвы монашек прибрел. От патриарха.

– Вот, вот, видишь, мамынька, – подхватил Степка, – а ты говоришь – путаю.

– Молодец, Степка, – похвалил Дорофей Миныч, – а я было думал – сидите вы тут в светелке, може, и не услышите ни про что. Вот и зашел.

– А как же, Дорофей Миныч, – не могла успокоиться Домна Терентьевна. – Степка говорит, пост владыка де наложил, а ноне ведь и так пост. Може, епитимью какую, а мы и не сполним?

– Нет, верно пост, – подтвердил и Дорофей и на минуту задумался. – Так это, вишь ты, патриарх-то когда про то наказывал? – больше месяца назад. В ту пору поста-то не было. А покуда до нас-то