Московские гости подымались, смущенно переглядываясь. Предстоящий бой, кто бы ни одержал верх, не мог их радовать. Как бы то ни было, надо было скорее отправляться во-свояси.

– Будь здоров, Иван Исаич, – проговорил кланяясь Карп Лукич. – Так мы на тебя в надежде. Ты нас грабить не прикажешь.

Остальные посадские тоже вставали и кланялись. Болотников отвечал им.

Казаки отходили к стороне, переговариваясь между собой. Один Вдовкин суетился, бросаясь от одного к другому, и что-то торопливо нашептывал. Все, к кому он приставал, пожимали плечами, покачивали головами, но в конце концов все от него отмахивались.

Наконец, видя, что гости направляются к дверям, неугомонный Вдовкин бросился к Иван Исаичу и попробовал в чем-то убеждать его. Болотников так грозно посмотрел на него, что он, как ошпаренный, отскочил.

Но в ту же минуту, заметив, что Болотников заговорил с Гаврилычем и не обращает на него внимания, Вдовкин подскочил к востроносому посадскому, узнавшему его, и проговорил торопливо:

– Патрикей Назарыч, вот вы домой собрались, а разговору окончания не сделали. Иван Исаич на грабижку не подбивает, оно так. И казны не требует, оно тоже – сам сказал. Ну, а все ж, что до казаков, кабы им допрежь похода казны дать – верней бы было. Народ дикой, ну и оголодали, то правда. Как тут не пограбить? Как бы беды не вышло?

Патрикей приостановился и дернул за рукав Карпа Лукича. Тот недовольно оглянулся.

– Карп Лукич, ты послухай, что тут Олуйка сказывает.

Высокий седобородый купец сверху вниз поглядел на юркого Вдовкина.

– Как бы тут, твое здоровье, – подобострастно засуетился тот, – ошибочки не вышло. Иван Исаич, что говорить, от своего слова не отказчик. А казаки, те особо. Тот, Печерица, приметил, может, помалкивал все. А он у их главный – есаул. За вольность они стали, – то так. А я так полагаю: казаку первая забота – грабить кого ни есть. Кабы ты Иван Исаичу казны пожаловал, – хучь бы, сказать, на коней казацких, – оно бы верней. И дале бы посулил, как грабижки не будет.

Карп Лукич на минуту задумался.

– Как ему дашь, когда не берет?

– На людях-то оно будто не того… – пробормотал Вдовкин.

– Ну ты, юла, спроворь дельце – за нами не пропадет, – проговорил Карп Лукич.

Вдовкин закланялся и быстро юркнул в толпу, окружившую Болотникова. Посадские медленно пробирались к сеням.

Вдовкин вынырнул из-под локтя Печерицы и прошептал, становясь на носки, в ухо Болотникову:

– Не серчай, Иван Исаич, Карп Лукич с тобой перемолвиться желает.

– Что ж? Это можно. Вороти их, а я казакам скажу, чтоб вертались.

Вдовкин с отчаяньем уцепился за плечо Болотникова:

– Пошто, Иван Исаич? Пущай идут. Карп Лукич с очей на очи с тобой перемолвиться желал.

– Тайностей промежду нас нет, – громко сказал Болотников, стряхнув с плеча руку Олуйки. – Что мне, то моим есаулам пущай сказывает.

Казаки подошли ближе, но Вдовкин уже юркнул между ног и метнулся к двери. Вслед ему раздался громкий хохот.

Посадские не стали больше ждать. Они поняли, что дело не выгорело, и поспешно вышли на крыльцо. Подкупить Иван Исаича оказалось не так просто.

Болотников и старшие казаки пошли следом проводить гостей.

Через две минуты московский поезд помчался в сгустившихся сумерках по улице Коломенского, подымая снежную пыль.

VII

Михайла, распределив приведенных мужиками коней между серпуховскими холопами и велев всем покормить лошадей, подробно расспросил про дорогу и в ночь вывел свой небольшой отряд из Коломенского, в обход Симоновского монастыря, к Муромской дороге. Там перед Покровскими воротами должен был, по уговору с Болотниковым, стоять Пашков со своими ратниками и не допускать в Москву подмогу с Муромской стороны.

Как только рассвело, вывел из Коломенского свое ополчение и Болотников.

Солнце вставало, золотя впереди главы Симоновского монастыря и бесчисленные купола московских церквей, и Болотников, став на коне в воротах Коломенского, пропускал мимо себя бесконечные ряды мужичьего войска. На солнце весело сверкали косы, вилы и топоры, покачивались над головами цепы; мужики шли не в ногу, но с такой силой и стремительностью, что, казалось, они все сметут перед собой и никакое препятствие не остановит их.

Болотников твердо верил в них. Да и как мог он не верить? Ведь они шли за свое кровное дело. Они все знали, что если царем будет Василий Шуйский, никогда им не видать воли. Не на то выкрикнули его бояре, чтоб он отнял у них холопов, лишил их всего их богатства. Хоть бы и сам он, испугавшись Болотникова, посулил волю холопам, бояре никогда ему не позволят. Дмитрий Иванович – дело другое. Он прирожонный царь, Грозного царя Ивана сын. Ему никто не указ. Сядет на родительский стол, и ему что бояре, что мужики – все равны, все его слуги верные. Не от бояр его сила. Захочет волю холопам дать, никто ему указывать не посмеет. А он Болотникову твердо сказал: как придет на Москву, так первым делом указ о воле даст.

Иван Исаич не один раз говорил про то и мужикам и казакам. Знали они хорошо, что первым делом надо Ваську Шуйского с царского стола согнать. Тогда и Дмитрий Иванович на Москву придет.

Мужики густыми толпами валили к Москве, а за ними, сдерживая вычищенных, накормленных лошадей, выступало казачье войско. Болотников выстроил их за мужицким ополчением, чтобы они поддержали тех, если они дрогнут под напором стрельцов.

Только бы им войти в город. Болотников был уверен, что там все боярские холопы и вся городская беднота и голытьба станут за него.

Но и Василий Шуйский знал про то и больше всего боялся, чтобы Болотников не пробрался в самый город. Племянник царя, молодой воевода Скопин-Шуйский, со своим полком стал за Симоновым монастырем. Сам царь, толстый, рыжебородый, с маленькими подслепыми глазками, тоже надел воинские доспехи, сел на боевого коня и выехал впереди Большого полка через Калужские ворота. За ним тесными рядами стояли стрельцы с пищалями, с саблями на боку – лучшее московское войско.

Когда показалось ополчение Болотникова, по рядам стрельцов прокатился хохот.

– Ты чего ж баб не прихватил? – кричали из передних рядов. – Они б еще с ухватами да с кочергами вышли. То-то страсти!

– Свинцу-то на их жаль. Дай мы их так саблями побьем да конями потопчем.

Царь махнул рукой, и лавина стрельцов ворвалась в густую толпу мужиков, рубя их направо и налево. На первых порах мужики храбро отбивались. Они хватали стрельцов за ноги, стараясь стащить с седла, рубили топорами лошадей, зацепляли всадников косами, били их