– Не губи, – шептала она, чувствуя, как дрожь усиливается, глаза закрываются. – Прошу, не губи…

Очнулась она в его руках. Нагая, тоненькая с перепуганным сердцем. Она обнимала его, пытаясь совладать со своими чувствами.

– Только не говори, что не люб я тебе, – прошептал княжич, прижимая ее к себе и утыкаясь в ее светлые растрепанные волосы.

Его рука гладила ее спину.

– За что ты меня любишь? – прошептала она, чувствуя, как слезы снова наворачиваются на глаза, а ее рука гладит чужую руку. – Зачем мне любовь твоя…

Вот, для чего девок нечисть похищала… Вот, видать, что с ними творила, раз потом они на матице рожали.

– Не надо, – прошептала она из последних сил. – Не хочу рожать на матице…

– Нечисть не всегда успевает вовремя сориентироваться, – послышался смех. А ее крепко-крепко обняли. – Не бойся, пока не решу, что пора, не будешь рожать. А про матицу вообще забудь. Оставь это деревенским девкам, что от домового или от змея понесли.

Василиса вспомнила слова ягини о том, что любовь ее погубит. От этих мыслей он вздрогнула. А ведь все, как говорила ягиня.

– Чего вздрогнула? – послышался шепот. А княжич положил ей голову на плечо. Словно прямо сейчас на нем филином сидит. – Тебе со мной не совладать. Как бы ни пыталась…

– А она бы совладала? – шепотом спросила василиса. – Черная?

– И она бы не совладала, – послышался голос на плече, когда руки оплетали ее тонкую талию. – Обменял я Красный Посад на жизнь твою. И не жалею…

– Что ж ты творишь, окаянный? – перепугалась василиса, чувствуя как ее на живот кладут.

– Насладиться тобою всласть хочу, – шептал голос, а Василиса губу закусила и вздрогнула. – Хочу, чтобы тело твое обессиленное, само ко мне в объятия потянулось. Чтобы губы до боли расцелованные только мое имя шептали. Чтобы сердце перепуганное, само ко мне льнуло… Чтобы душа, истерзанная лаской моей, больше князем проклятым не болела…

Потом она сидела с ногами на лежанке, прижимаясь к его груди и чувствуя, как ее согревают руки. Про такое ягиня ничего не рассказывала. И словом не обмолвилась. Про то, как сладко бывает, когда целуют.

– Скажи мне, – прошептала она, изнемогая от странной неги. – Ты сказал, что вас трое по свету бродит…

– Трое. Сокол, Филин и Ворон, – усмехнулся княжич, рукой ревниво прикрывая ее грудь.

– И вы все – княжичи Мертвого Посада? – едва слышным шепотом произнесла василиса. – Что вообще там твориться… Как вы вообще появились? Ягиня нам про такое не рассказывала. Она лишь упомянула, что вас бояться надо пуще всех…

– Сначала наш отец девку человечью в жены силой взял. Говорят, кричала страшно в княжеских покоях. А потом живот у нее расти начал. Притихла девка. Да вот срок пришел ей. Рожала, мучилась, все губы в кровь искусала, а все никак. Пришлось на матице рожать. Как ребенка родила, так дух и испустила. Так старший появился. Сокол. Видишь ли, он у нас к людям ближе, чем мы все. Кровь в нем человечья.

– А ворон? – спросила василиса, положив голову на чужое плечо.

– Отец зарекся людей в жены брать. И напоследок взял покойницу. Родила она ворона. Ему, как видишь, все мертвое ближе. И сила у него мертвяцкая. Только повадилась покойница по родным своим ходить. А они тоже не лыком шиты. Так и сгинула. Извели, – вздохнул княжич.

– А ты, младший, получается? – спросила василиса.

– Отец разницы промеж нами не делал. Кто младший, а кто старший. Средний я. Моей матерью лешачка была. Больно отцу моему приглянулась. Вот и воспитывал меня лес. Поэтому и филин. И глаза у меня такие, как у лешего. От матери достались, – послышался шелест его голоса.

– А куда она потом делась? – спросила василиса.

– Сгинула, – произнес княжич. – Отцу изменила. С охотником молодым.

Слышала василиса, как лешачки молодых охотников с ума сводят, как женами их прикидываются, если те на охоту далеко уходят. Есть в лесу избушки сродни этой. Их охотники зимовьями называют. Подальше от посадов и деревень зверья больше. Стоит в таком зимовье заночевать, так лешачка женой прикидывается или девушкой – зазнобой. А потом потребует, чтобы мужик в лесу остался…

– А отец не простил, – произнес княжич. – Вот так мы втроем и остались.

Василиса задумалась. А она-то сама откуда?

– Жаль, что я не знаю, откуда я, – вздохнула василиса. И тут ей стало неловко. – А Ворон и его Василиса они тоже…

– А ты видала, как он ее защищал? Да и силу она откуда-то ведь берет? Сама же видела, что силы у нее ого-го сколько, – послышался шепот. – Это он ей силу дает. Так же, как я тебе сейчас немного силы отдал. Больше побоялся пока. Тебе бы еще и эту обуздать…

– А я думала, что это посох, – удивилась василиса. Про такое ягиня точно не рассказывала. Что навьи иногда силу дают…

– А все навьи силу давать могут? – спросила василиса.

– Нет, не все… Далеко не все, – покачал головой княжич.

– А зачем им посады? – спросила василиса.

– Все просто. Они хотят все посады к рукам прибрать да над людьми воцариться. И муштровать их, дабы нечисти угождали. Собственно, вот и весь из план, – заметил филин, усмехнувшись. – Простенько и со вкусом.

– И теперь у них два посада. Красный и Зеленый, – выдохнула василиса, вспоминая, что Красный посад на ее жизнь обменяли.

Ей было зябко и страшно, когда чувствовала она руки, обнимающие ее.

– И все ж ты меня боишься, – прошептал филин. – Опять вздрагиваешь…

Его шепот скользил по ее бледной, казалось, обескровленной щеке.

– Навий ты, – шептала василиса. – Вот и идет от тебя навье… Я это кожей чую…

– Ничего, свыкнешься, – шептал филин. – Свыкнешься. Черная Василиса свыклась, и ты свыкнешься… Придет час и сама ласку просить будешь, сама ко мне прижмешься… Сама глазами бесстыжими смотреть будешь, а я их целовать буду…

– Нескоро это наступит, – честно созналась василиса. – Теперича все по-другому. Запуталась я… Раньше я знала, что делаю, ради чего меня к людям отправили. А теперича что? Ни посоха, ни трав…

Глава 29. Посох

– Травы набрать можно, – спорил филин. – А если надо, то к яге за посохом вернемся. Пусть новый тебе сделает… Или присмотрись вон к тому углу… Окинь-ка его взглядом навьим…

Василиса уже мало во что верила. Она закрыла глаза, а когда открыла, то все вокруг преобразилось.

– На меня не смотри, – послышался шепот, а василиса