– Филин, – прошептала василиса, видя, как тварь с ногами забирается на стол и сидит на нем, посасывая косточку. Из-за густых косм не видно было лица. Только глаза светились в темноте. – Это что такое? Я такого не знаю…

– Не узнаешь, – послышался глухой голос филина. Казалось, он сам был весьма ошарашен. – Это василиса.

Момент осознания, а потом волна ужаса, заставила брезгливо отшатнуться от старухи со светящимися глазами.

– Ой, полынь – трава, оборони, защити, – бессмысленно бурчала старуха, резко дергая головой. Лохмотья на тощем теле, свисали, как рваная рубаха с пугала. Она вскочила на четвереньки, причем, очень ловко, и как-то по паучьи поползла в сторону василисы.

Надо сказать, ползала она довольно шустро.

– Но ведь нельзя же убивать василису, – шептала василиса, чувствуя, как у нее руки трясутся. – Закон запрещает… Чем я лучше Василисы Черной?

Сухие, потрескавшиеся губы старухи разомкнулись. Казалось, она закричит, но она… запела!

– В первый раз как приходили, детку в чащу утащили. На сыром лесном погосте мы нашли от детки кости, – то ли пропела, то ли про мычала жуткая тварь.

Старуха умолкла. Дергая головой, словно животное. Движения у нее были резкими и ломанными.

Она посидела, глядя страшными глазами на василису. Внезапно ее сухие губы снова приоткрылись.

– Во второй раз приходили, девку в чаще ухватили. Ночи две девичьи стоны раздавался из схрона, – прокашлялась старуха, тряхнув грязными сосульками волос. – Как проплакали все очи, вдруг явилась среди ночи. Молчалива и бледна, на сносях пришла она.

От такой песни у василисы мурашки по коже побежали. Никогда ей еще не было так страшно. Песня была народной, она слышала что-то похожее в деревне, но с другими словами…

– А потом как разродилась, так на матице убилась. А теперь по дому рыщет, кровь с дитем на пару ищут, – проскрипела старуха, наклонив голову.

Жуткая тварь промолчала. И казалось, старшная песня закончится, но нет. Старуха снова разлепила потрескавшиеся губы. Ее глаза светились в темноте, а сама она покачивалась в такт своей нескладной песне.

– В третий раз коня сожрали, мужика заколдовали. Как вернулся он домой, так расправился с семьей, – хихикнула нечисть, оскалив острые желтые зубы. – Как соседи прибежали, то такого увидали. Он сидит посреди ночки, доедая руку дочки…

Но это было еще не все. Каждое слово, словно мороз по коже.

– В день седьмой прям возле тиса утащили василису, – прокашлялась хрипло старуха. – Посох страшный отобрали, а ее своей признали. Навья дочь она отныне, гложет кости вместе с ними…

Старуха вдруг оскалилась, да как прыгнула, что стол перевернула.

Филин резко обратился в человека, поймав ее за горло. Василиса уже потянулась в сумку за травами, но не успела. Да и какие травы брать, она не знала. Никогда еще она не видела такого.

– Навий княжич вдруг пришел, – прохрипела она в мощной руке филина, болтая ногами. На ее худых руках виднелись огромные когти. – Девку вкусную привел. Будем вместе пировать, на кусочки разрезать…

– Навий княжич? – дернулась василиса, глядя на филина.

А старуха забилась и обмякла. Ее лицо почернело, словно обуглилось, а глаза померкли.

– Лишнего ты взболтнула, бабушка, – усмехнулся филин. – Ой, лишнего.

Тело старухи рассыпалось прахом на дорогие сапоги.

– Значит, ты – навий княжич? И молчал? Ты из Мертвого Посада? – задохнулась василиса от ужаса и неожиданности. – Все вы мне лгали! И ты, и ягиня…

– Василиса, погоди, – повернулся красавец, а его глаза вспыхнули навьим мертвяцким светом. – Пожалуйста, успокойся… Не бойся… Если бы я хотел причинить тебе…

– Уж лучше твари меня в тумане порвут, чем я с княжичем вражьим путаться буду, – задохнулась слезами василиса, открывая двери. – Устала я от лжи! Устала!

– Стоять! – рявкнул филин, видя, как она исчезает в тумане.

Василиса бежала сквозь туман, задыхаясь и чувствуя, как ужас накатывает на нее с каждой секундой. Теперь до нее доходил смысл слов Василисы Черной.

Все вокруг – ложь. И филин стал последней каплей. Уж она –то думала, что он друг… И хотя бы он лгать не станет…

Весь мир перевернулся с ног на голову. А в голове все еще звучала та самая песня. А ведь раньше она так же бегала босиком по траве, любовалась бабочками, вдыхала запахи леса… Так же забиралась на скамейку и слушала страшные былички про нечистую силу. Может, она любила ту же самую полянку, что и она? Так же рассматривала на солнце каждую спелую ягодку… А потом… Потом…

– Почему мне никто не сказал, что меня… на закланье готовили? – металась василиса в густом тумане. Таинственные силуэты мелькали то здесь, то там. Волосы намокли от тумана. – Что если меня не прибьют, в навку обернусь…. И сама убивать начну… И такой как она стану! И так жизнь закончу! В избушке, подальше от всех! Чтобы зла меньше причинить!

Василиса вдруг подумала, что последним осознанным решением той несчастной василисы перед тем, как переродиться в нечисть, было уйти в самую глушь, чтобы подальше от деревень… Чтобы зла меньше причинить…

Слезы застилали ее глаза, когда она пыталась прорваться сквозь пелену тумана. Силуэты ласково звали ее по имени, но почему-то шарахались от нее в сторону, стоило приблизиться.

– Почему он не сказал, что он навий княжич, – задыхалась василиса, когда из тумана к ней тянулись бледные руки, но тут же шарахались, словно обожжённые. – Все врали… Ягиня врала… Филин врал… Все мне врали… А еще я с вражиной на плече сколько ходила…

Силуэт мелькнул перед глазами, но тут василиса поняла, что дело в сумке. В нее лежала полынь, а к самой сумке была приколота игла. Вот поэтому ее ни схватить, ни растерзать не могут. Только звать по имени да зазывать.

Василисе казалось, что до этого она шла дорогой, которую знала, как вдруг посмотрела под ноги, а стоит она на склизкой болотной кочке. А вокруг болото из лжи и обмана. Стоит сделать шаг, как тут же пропадешь…

– Как мне теперь жить… – прошептала василиса. – Может, лучше сейчас? Пока при уме да при памяти! Чтобы детей потом не губить… Больше ведь зла сотворю, нежели добра…

От этой мысли она задрожала. Неизвестно, когда она станет такой же, как та старуха…

Сумка медленно сползала с ее плеча. Слезы застилали глаза. Лучше так, чем потом людей убивать… Лучше так…

– Василиса, василиса…. – ласково шептали тихие голоса. Ее рука все еще держалась за кожаный плетеный ремешок сумки. Стоило