Шрифт:
Закладка:
Можно считать, что зима уже наступила — здесь, в поместье, само собой, потому что внизу всё ещё продолжается осень — Лий прекрасно знает, что не пройдёт и пары дней, как снег закроет всё вокруг. Просто проснёшься с утра — и всё. Зима. Время, когда почти все дороги, ведущие за пределы Долины, перекрыты… Не то, чтобы в другое время можно было бы самовольно покидать это место… в смысле — нет таких идиотов, исключая торговцев и дядю, которые по собственной воле бы решились покинуть безопасное убежище, когда во всём мире царит полнейшая неразбериха и борьба за власть на всех уровнях… если верить тому, что рассказывал иногда дядя. Но само то, что зима полностью отрезает от внешнего мира, всегда казалось особенно удручающим. Пусть даже пока это ещё только зима в горах. Но и в Долину она придёт не позднее, чем дней через двадцать-сорок. Поэтому сейчас Лий с особенным нетерпением ждёт, когда подъёмник опустится. Вырвать хотя бы ещё один день, когда всё вокруг не сковало снегом, представляется невероятной удачей. Тем более, что зимой к тому же как-то совершенно не принято наносить визиты кому бы то ни было. Если не считать близких родственников, которых среди тех, кто живёт в Долине, у семьи Трок нет. Ну, и будущих родственников. К сожалению.
Лий была бы не против, если бы встречи — обязательные! — с Рино были отложены до весны… а ещё лучше — отменены вовсе.
Она с трудом дожидается момента, когда подъёмник касается земли, и едва ли не выбегает из него. Озирается по сторонам, чтобы убедиться, что никто за ней сейчас не следит, но потом оборачивает себя в Воздух, хотя это и доставляет боль, пусть и не такую, как в остановленном зале, и бегом добирается до ворот городка. Конечно, если родители приставили к ней охрану, в чём Лий почти не сомневается, это мало чем поможет, но Лий надеется, что её воли хватит на то, чтобы попасть в нужный дом до того, как боль, постепенно нарастающая, станет непереносимой. Ну, а там… пусть попробуют её найти!
Лий везёт — через невысокую, как принято в городке, ограду она перепрыгивает, чудом не зацепившись юбками о ажурную ковку. Повезло… Эттле — не придётся спешно зашивать, чтобы не заметили… кто угодно! С трудом удержавшись на ногах, Лий ныряет во всё ещё сохранившие листву кусты диких роз и переводит дух. Она приседает так, чтобы её не было видно, и отпускает стихию, тут же с наслаждением чувствуя, как боль стихает, оставляя после себя слабость в мышцах, которая пройдёт спустя несколько вдохов. И как только маги терпят это, когда сражаются с мерзостями?! Ведь то, что в тот раз так легко удалось справиться, скорее исключение, чем правило. Но даже при этом боль была… достаточной, чтобы, будь мерзость не одна, отправиться на тот свет. Либо от болевого шока, либо, в пасти мерзости… или что там у них… Нет. Лий ни за что бы не хотела сражаться с мерзостями! Пусть этим занимаются… кто угодно другой. Ну, разве что придумают, как продлевать период использования стихии, не теряя сознание от боли… тогда Лий ещё подумает, конечно… Она выглядывает через переплетение ветвей и замечает остановившихся неподалёку мужчин в неприметной одежде. Но с вполне узнаваемой метке на правом обшлаге. Охрана! Всё-таки охрана…
Неужели ей настолько не доверяют, что…
Лий, пригибаясь, добирается до стены дома, радуясь тому, что за время их с Ниин дружбы успела изучить его планировку — это окно ведёт как раз в комнату Фирра! И пусть, конечно, неприлично юной девушке забираться в комнату к юноше… обратное тоже неприлично, но при этом юноша не порицается обществом так уж сильно… но иного способа поговорить с Фирром Лий попросту не видит. А поговорить надо! Ведь помолвку с этим невнятным Рино можно отменить только если будет… Только если будет кто-то, кто решится оспорить его право! И кому, как не Фирру, не проигравшему ни одной дуэли — Лий мечтательно вздыхает, вспоминая, как великолепно он выглядел на последнем празднике, где в том числе проводились поединки — можно заявить права… и вряд ли Рино сумеет что-то ему противопоставить!
Лий перелезает через подоконник, радуясь тому, что в долине всё ещё достаточно тепло, чтобы держать окна открытыми, одёргивает юбки и осматривается.
Разумеется, она никогда раньше не бывала в комнате Фирра! Кто бы позволил такому произойти! Так что сейчас она с любопытством смотрит на картину, изображающую рассвет на море — Лий никогда не бывала на море… только читала про него — на кровать с тёплым покрывалом и балдахином, аккуратно сейчас подвязанным широкой серебристой лентой. И краснеет. Эта кровать… Лий отводит взгляд, стараясь смотреть на тёмный ковёр, письменный стол и кресло, но только не на кровать. Потому что воображение тут же начинает подкидывать совершенно неприличные картинки, которые не должно знать незамужней девушке. И хорошо ещё, что никто не знает о том, что она тайком читала любовные романы, стоящие на самой верхней полке левого стеллажа в библиотеке! Иначе бы мама велела её выпороть! Точно бы велела. Но это было так…
Она не успевает додумать, когда дверь открывается. Лий вздрагивает и отшатывается, едва не падая. Мимолётно радуется тому, что ковёр тут с длинным ворсом — в случае чего падать будет мягко…
— Эйн Лийнира? — Фирр замирает на половине шага, но тут же берёт себя в руки и спешно запирает дверь. Лий только и может, что кивнуть. — Что вы здесь делаете?!
— А… я в гости к вам, — злясь на то, как глупо это сейчас звучит, произносит Лий.
— Это несколько… — Фирр косится на приоткрытое окно, в два шага пересекает комнату и задёргивает штору так, чтобы извне невозможно было увидеть, что происходит внутри. — Вам не стоит здесь находиться.
— Но мы же друзья? — удивляется Лий. Почему Фирр настолько против? Да, конечно, если её сейчас застанут тут, будет скандал, но… но она всегда может завернуться в Воздух! Да и… — Знаешь, а меня просватали. Я… я так расстроена, что…
— Просватали? — Фирр мрачнеет, от чего Лий чувствует, как где-то рядом с сердцем становится тепло. Это ведь значит, что…
Лий хочет рассказать подробности, но что-то мешает. Что-то царапается на грани сознания. Предчувствие? Предчувствие чего?
Она
