Нужно отменить эти условности вроде старой и новой аристократии — какая разница, стоят ли за тобой десятки поколений или нет? Главное же то, что у человека в душе, не так ли? И уж точно надо избавиться от такой вещи, как брачный сговор!

Лий подскакивает с пуфика и едва не падает, запутавшись в подоле ночной сорочки. Случайно смахивает со столика зеркало, которое чудом не разбивается — слава ковру! — и томик стихов.

Спустя несколько мгновений дверь осторожно приоткрывается и из-за неё высовывается голова Эттле, которую по-хорошему бы надо уже отпустить спать.

— Эйн Лийнира? Что-то случилось?

— Всё в порядке, Эттле, — вздыхает Лий, подбирая томик, отметив, как на позолоте корешка пробежались отблески пламени свечи. Старая книга. До Ливня… хотя книги — они все до Ливня. Сейчас, насколько Лий знает, практически нигде уровень сохранившихся технологий недостаточен для книгопечатания. Хотя… сейчас большинству всё ещё просто не до книг — это Долина, отрезанная от остального мира, находится в относительно благополучном состоянии, а все прочие… — Иди спать… хотя, нет. Стой. Скажи мне — когда дядя планирует уехать?

— Я… откуда ж мне знать-то такое, госпожа? — Эттле явно хочется поскорее закрыть дверь и сбежать от не совсем приятного разговора, но, поскольку Лий ей не отпускала, бедняжке приходится терпеть. Ха! Откуда!

— Не морочь мне голову, Эттле, — вздыхает Лий, ловя отражение в поднятом зеркале. Что-то глаза в последнее время какие-то больные. Определённо надо больше спать. А то мама или бабушка решат, что ей надо срочно лечиться… а папа просто расстроится. — Все знают, что слуги постоянно сплетничают обо всём на свете. При том, что посторонние разговоры эйн Тэйе пресекает. Так что?

— Нет таких слухов, — сдаётся Эттле, проскользнув в комнату и прикрыв поплотнее дверь. — Никто не слышал, чтобы эйн Астерги планировал отъезд.

— Странно…

Очень странно. Обычно дядя не задерживается надолго, пусть в этот раз он и намекнул, что собирается остаться подольше, Лий подумала, что дядя просто таким образом поддразнивает её. Тем более, что она и сама дала повод, лишком поддавшись чувствам… Но дядя сам виноват! Как он мог такое сказать про Фирра?!

— Ну… я слышала, что эйн Астерги говорил с эйн Ильгери, что, вроде как, его попросила Инга, что…

— Ну-ну? Давай без длинных вступлений! — Лий морщится. Манера Эттле прежде чем перейти к делу, упоминать всё, что, по её мнению, важно, как и всегда, бесит. Ну, вот зачем эти обстоятельства?

— Эйн Астерги собирается вместо эйн Иданнги учить Але… Алексея, запнувшись на имени, сообщает-таки Эттле.

Вот как? То есть… То есть, он действительно не собирается уезжать?! Как плохо…

— Но, как я слышала, дней через десять они вдвоём собираются в обход границ поместья. Для… тер… рте… тре-ни-ров-ки!

— Благодарю тебя, Эттле. — Лий, с трудом удержавшись от довольной улыбки, отпускает служанку.

Как только дверь за Эттле закрывается, Лий, больше не скрываясь, улыбается и кружится по комнате, пока не запинается о пуфик и едва не летит на пол. После этого она добирается до кровати и забирается под одеяло. Значит, скоро дядя всё-таки пусть и ненадолго, но покинет поместье! И тогда можно будет…

Встретиться, наконец, с Фирром и рассказать ему…

Дверь открывается, пропуская… маму?

Лий приподнимается на локтях, не веря в то, что видит. В последний раз мама приходила к Лий вот так перед сном лет… пять назад. Как раз, когда Ливень почти сошёл на нет, но его воздействие ещё сохранялось, из-за чего Лий постоянно мучали кошмары. Да… с тех пор если кто и приходил пожелать ей добрых снов, то это был папа. Ну, или — очень редко — бабушка.

— Асте сказал, что ты что-то задумала, — сразу начинает мама. Лий вздыхает. Ну, разумеется! Не могла же она поверить, что мама… — Опять какая-то глупость? Дочь. Что ты творишь?

— Ничего? Спать собираясь… — Лий старается улыбаться как можно невиннее, прекрасно понимая, что маму этим вообще не убедить. Ну, и ладно. Но… — Это правда, что дядя будет учить Алексея? — Кажется, маме не очень-то и по душе эта тема, но… тема планов Лий неприятна уже самой Лий. Так что… Мама нехотя кивает. — Эттле сказала, что это его Инга убедила. А зачем это ей?

— А если подумать? — коротко смеётся мама. проводит ладонью по голове Лий, от чего та чувствует, как несколько прядок из слишком небрежной косы путаются у мамы между пальцами. Мама наклоняется и целует Лий в лоб, чего не делала всё те же пять лет, после чего просит не делать глупостей. И почти выдерживает образ любящей и заботливой матери, но в последний момент не выдерживает и напоминает про существование карцера. Который, конечно, для провинившихся рабов… реже — слуг, но и для Лий там место найдётся. Лий качает головой, следя за тем, как мама задувает свечи и выходит прочь из комнаты.

Прекрасно. Просто прекрасно!

И как, скажите, избавляться от слежки?

Лий вытягивается на кровати, с наслаждением ощущая прохладу простыней, натягивает одеяло до самого носа и приказывает себе немедленно заснуть.

И уже завтра решать, как именно воспользоваться отсутствием дяди в нужный момент, и как отвлечь маму и папу. Ну, и бабушку, конечно же.

А всё же. Зачем это Инге? И почему дядя решил прислушаться к её словам?

IX

Алексей не имеет ни малейшего понятия, как так вышло, что сейчас он сопровождает эйн Астерги. Он вообще был уверен, что после той встречи возле беседки никогда больше с ним не пересечётся! Учитывая то, что про него — нехотя, исключительно шёпотом и оглядываясь — рассказали та парочка слуг, с которыми всё же получилось наладить хоть какие-то отношения, эйн Астерги должен был просто побесить всех вокруг своим присутствием пару-тройку дней и опять исчезнуть в неизвестном направлении. Вместо этого он вот уже двадцатый, наверное, день стабильно портит настроение всем, кто попадается на пути.

За исключением, наверное, эйн Лийниры, которая почему-то относится к своему дяде с гораздо большей теплотой, чем этот выродок — слуги, что невероятная редкость, были на удивление откровенны в своём к нему отношении — заслуживает, и… крысы. Только что не облизывающейся, глядя на этого человека, от которого Алексея мороз продирает. Нет, всё-таки, все бабы