Шрифт:
Закладка:
В последний раз она по-настоящему рисовала только в институте, где, как и в школе, была ответственной за все стенгазеты. Тогда было здорово.
Соня с любопытством высунулась из-за мольберта, решив все-таки подглядеть, что же Тимур Андреевич там у себя изображает, и тут же получила кисточкой по носу. Он мазнул светло-коричневым по его кончику, и Соня едва успела отстраниться прежде, чем мазок двинулся к щеке.
— Научись терпению, — сказал он. — Тебе пригодится.
— Зачем терпеть, если можно просто заглянуть. Это просто рисунок. Чего вы жадничаете?
Тимур Андреевич покачал головой и вернул кисть на холст.
Запах масляной краски щекотал нос, поэтому Соня принялась поспешно оттирать ее пальцем.
— Вы долго учились рисовать? — поинтересовалась она, когда песни на пластинке закончились.
— А ты долго учила английский? — спросил Тимур Андреевич, не отвлекаясь.
— А это что, одно и то же?
— Да. Творчество и есть обучение.
— Чему?
— Иногда я начинаю сомневаться в советском образовании. Или в твоем в частности.
Соня обиженно скривила лицо.
— Меня учили английскому и преподаванию. Я мало чего понимаю в искусстве.
— Любое искусство — это обучение, Софья. Нет способа более увлекательного познать мир.
Соня хмыкнула, ничуть не убежденная.
Она любила музеи в детстве, и ей нравилось разглядывать картины художников, но переоценивать их настолько сильно, как это делали настоящие ценители искусства, не могла.
— Физика, например, объяснит мне, как работает свет. Английский даст понять, что говорит и как мыслит представитель другой культуры…
Тимур Андреевич бросил на нее раздраженный взгляд.
— Физика объяснит, но не запечатлит красоту солнечного луча, пробивающегося сквозь граненый стакан. А английский не передаст того мимолетного восхищения, которое ты ощущаешь в короткий миг созерцания.
— Я скажу “it is beautiful”.
— Ит из бьютифул, — передразнил ее Тимур Андреевич. — На языке искусства мы мыслим куда разнообразнее и в словах не нуждаемся.
— Вы так говорите, потому что вы творец.
— Я просто заскучавший старик, у которого по несчастливому стечению обстоятельств оказалось слишком много времени.
Соня с сомнением скосила глаза на копию “Девятого вала”, которая скромно выглядывала из стопки небрежно сложенных у стены холстов. Всем бы так скучать…
Мысль зрела еще с прошлой недели. Ей хотелось попросить что-нибудь ей подарить, потому что Тимур Андреевич свои старые работы и перерисовки просто складывал в кучу, но пока не решалась. Он мог отказать просто из вредности, а краснеть в очередной раз за свою наивность и несдержанность Соне не хотелось. Картина выглядела потрясающе, но не рисковать же ради нее…
— Все требует времени и усилий, — подытожил Тимур Андреевич.
— И таланта.
— Не нужен тебе талант, когда у тебя впереди сотни лет.
— Думаете, если я начну рисовать, то научусь?.. Лет через пятьдесят?
— Научишься и рисованию, и музыке, и писательскому мастерству.
— Вы и книги писали?
— Писал.
Соня огляделась, задерживаясь взглядом на книжных полках. Неужто там есть рукописи или даже печатные книги Тимура Андреевича?..
— И музыку играл.
— А на чем играете? Ни рояля у вас тут нет, ни скрипки, ни еще чего-либо.
— На всем играю. Все инструменты пропил четырнадцать лет назад в Италии. Ни о чем не жалею. Вина у них отменные.
Соня вымученно улыбнулась.
— В самые пьяные и веселые дни даже кровь не была такой вкусной, как бокал красного Бароло, — с усмешкой добавил Тимур Андреевич.
Соня резко перестала улыбаться и заметно помрачнела. Возможно, даже позеленела. Тимур Андреевич это заметил сразу и засмеялся.
Он сменил пластинку, и Магомаев запел “Атомный век” на всю квартиру.
— Можете дать пару уроков рисования тогда? — предложила Соня через несколько минут бесцельного рисования.
По подвижному лицу Тимура Андреевича она поняла, что он не в восторге от ее предложения. Он взмахнул кистью, словно отгонял муху.
— Рисуй дерево.
— То есть вы не будете мне ничего показывать? — уточнила Соня
— Я дал тебе краски и холст. Чего ты еще от меня хочешь?
— Несколько уроков бы хотелось. Это же вы меня убедили попробовать!
— Ничего подобного. Когда это ты такое услыхала?
Соня поникла.
И правда. Не убеждал. Сама услышала то, что захотелось услышать.
— Но…
— Учись сама, Софья. Жизнь будет долгой, а творчество еще ни одному человеку или вампиру не навредило. Самое большое удовольствие — понять все самостоятельно, поэтому не спеши и насладись каждым мгновением творческого процесса.
Соня, конечно, подозревала, что преподаватель из Тимура Андреевича получится не самым грамотным, но чтобы настолько бесполезным?..
За двадцать минут Соня, затаив негодование, нарисовала дерево. Красивое, в общем-то, дерево, со старательно прорисованными веточками и желтыми осенними листьями — воспоминание о яркой и быстротечной осени.
Тимур Андреевич быстро взглянул на него и хмыкнул.
— Я ожидал худшего.
Не иначе как высшая форма похвалы от него.
— Десять лет рисования для стенгазет, — похвалилась Соня.
— Оно и видно.
— Вам гордость не позволяет сказать мне что-то хорошее?
— Нижняя ветка справа немного похожа на настоящую.
Соня бросила кисточку на подставку и развернулась к выходу. А как хорошо все начиналось. Она почти забыла о том, что ей предстоит, погрузившись в не такой уж и нужный ей процесс рисования — даже почувствовала азарт. Чтобы отвлечься от назойливых мыслей, этого бы хватило с лихвой.
Но нет же! Опять глупость сделала. Дома ее ждала гора тетрадок на проверку, а она снова пришла к этому ворчуну в какой-то непонятной надежде на то, что не потратит время впустую и выяснит еще что-то если не интересное, то хотя бы полезное о том, что ее ждет впереди.
Просить поддержки у такого человека себе дороже!
Ну не художествами же она будет себя успокаивать, когда придется продлевать свое существование кровью!
Какая ерунда!
— Софья, — окликнул ее Тимур Андреевич, когда она уже почти втиснулась в сапоги.
— Что? — буркнула она недовольно.
— Жизнь без любви, творчества и развития совершенно пуста. А на пустоты всегда наползает тьма.
Соня замерла, оглушенная запоздалым осознанием.
Ей попался не лучший наставник, но и ему с ученицей не свезло. Он называл ее глупой и совершенно не вдумчивой девчонкой — наверное, такой она и была.
Соня нерешительно потопталась у входной двери еще несколько минут, смакуя стыд за свою вспышку эмоций, но Тимур Андреевич так больше ничего и не сказал.
Глава семнадцатая, в которой кошмар становится явью
Соня отрешенно взглянула на безвольное
