– Ее «я люблю тебя» значит «я хочу тебя съесть».

– Было физически больно все это понимать. Я помню, как лежала на кровати и было такое ощущение, что я не знаю, как вдохнуть. Понимаете? Я же всю жизнь слышала про себя, что я не такая как надо, слишком медлительная, слишком много заморачиваюсь. Потом я лет пятнадцать думала, что меня зовут «неформат». Мне казалось, я наконец нашла своих. А я была для них шутихой. Принимала высокомерие за талант! А жалость за любовь. А когда все сложилось в цельную картину, я уже не могла этого развидеть. И развернуться, и уйти не могла – зависела от каждых десяти тысяч. Она начала регулярно платить только потому, что я завела других клиентов. Поняла, что потеряет меня. К тому же сама написать книгу она не может. Чтобы писать об искусстве, надо сначала искусство прочувствовать. Ей же чувствовать было нечем. Собственно, эту свою душевную дефицитарность она и хотела погасить покупными текстами. Но ей не нужен был творческий процесс, ей нужно было, чтобы все признали, что она талантлива. И не разоблачили. Она догадывалась, что я ей тоже для чего-то нужна, но глубоко в эту мысль не вникала. «Сделана топором из валенка, лицо-блин, претензии на грацию души при абсолютно крестьянском устройстве». Мол, некрасивая женщина своего места не понимает. Но это за глаза. В лицо она называла меня гением.

– Приятно.

– В период знакомства ‒ очень. А потом? В период лютого безденежья я работала продавцом в магазине одежды. Очень скоро перестаешь думать, приятно тебе или нет. Просто исчезает этот вопрос.

– За это удовольствие вы переплачивали. Оно того не стоило. Это как брать микрокредит. Сегодня поешь, а завтра работать в два раза больше.

– Теперь я понимаю, что единственным гением она считала себя. Я если и микрогений, то только потому, что большой, масштабный, настоящий гений разглядел это во мне и к себе приблизил. А ведь это она написала мне, пригласила на встречу, предложила сотрудничество. Но через пару лет она стала говорить, что создала меня, введя в круг своих друзей. Еще бы покупал у меня что-нибудь кто-то из ее круга! Я не спорила, боялась потерять деньги, пусть и мизерные за такой труд, но регулярные. Издательство платило меньше.

– Но там сохраняется авторство.

Писательница посмотрела на Смородину так, что он понял, что все эти умные слова она говорила себе не одну сотню раз. Ему стало жаль, что эта умная, талантливая женщина изо всех сил пыталась встроиться в мир одноклеточных людей, думая, что это избавит ее от необходимости работать за еду. По сути, Таня трудилась даже не за еду, а за надежду. Ждала, что Ольга вспомнит свое обещание и все ее страдания окупятся. Если у Платона Степановича была бы волшебная палочка, он ампутировал бы у всех умных и добрых людей стыд и чувство вины. Если человек не убил и не украл, они лишние.

– В начале знакомства я была очарована ею. А потом? Оказалось, что богатые и знаменитые точно так же бывают мошенниками.

– Ваш счет оплачен?

– Ипотеку я погасила. За счет приработок в основном. И теперь я не боюсь выступать с лекциями. По сравнению с Ольгой хейтеры из сети ‒ дети. Вообще, все последние дни у меня очень странные ощущения. Сначала было страшно. Как я без нее? А потом в освободившееся время я начала писать в журнальные редакции, в одной из них меня взяли обозревателем за хорошие деньги. И были рады! Оказывается, они читали мои книги! Были уверены, что у меня куча денег и не имеет смысла предлагать мне эту должность. То есть уже давно можно было высунуть голову из панциря. Но каждый раз, когда я начинала отдаляться, Оля устраивала такие сцены, будто мы женаты или, по крайней мере, одна семья. «Почему Таня не улыбается? Что я вам сделала? Я так люблю Таню! Таня – проект моей души. У нас глубокая внутренняя связь».

– Вы сделали очень много. Вам приходилось бежать вверх по эскалатору, который ехал вниз. Тогда как на соседнем люди просто поднимались, да еще и не скрывали недоумения, мол, с чего это вы так запыхались и почему не наслаждаетесь красотой мозаик на стенах. Мне очень горько стало, когда я почувствовал, что вы злитесь на себя. Не думайте, что это старческое брюзжание.

– Злюсь, что была дурой.

– Были. Но разве за это бьют, а не помогают? Вы единственный автор книг, которые якобы написала Ольга?

Платон Степанович вспомнил спальню Ольги. Его глаз всегда радовала доза современности в экспозиции музея, без нее было скучно. Спальня Ольги была безупречным арт-объектом. Смородина видел разные спальни в музеях мира и чаще всего думал: ну, спальня и спальня. Но теперь с этим тяжелым столом, под которым Оля пряталась еще в детстве, выставкой трофеев, так изысканно собранных вместе. А главное, с прикроватным столиком, глядя на который все видели, что хозяйка читает классику, и только она сама знала, что читает она pulp fiction[13]. Она действительно умела устроиться. Однако ни один талант не является индульгенцией. Люди, которые говорят «такому таланту можно все», просто никогда не оказывались на месте Татьяны.

Если верить режиссеру, Ольга искренне считала, что, если пучить глаза, напрягаться так, как будто пукнешь, и нагонять пафос до той степени, когда проступят слезы на глазах, – это гениально. В жизни-то люди ей верили. Ну, ей так казалось. Но они верили не в ее игру, просто были ранены и голодны. А у нее были хлеб, теплый дом, и она все это активно обещала.

– Да. Я как будто на десять лет помолодела. Только сейчас понимаю, какой же она была упырь. Вампир никогда не убивает свою жертву, вы знали? Ему регулярно нужен свежий продукт. Он человека виноватит и посасывает. Оля жила в ощущении, что все вокруг ей завидуют. В том числе признанные художники, глубокие реализованные люди. Не смейтесь, образование никак не компенсирует отсутствие души. Посмотрите, все, кто был рядом с ней, в чем-то ей очевидно уступали. Если женщина была красивая и умная, то бедная. Помните Алю? Дочку садовника? Она как-то ‒ Але было лет двенадцать-тринадцать ‒ дала ей надеть свое платье. Красивое такое, с глубоким вырезом на спине. Аля надела и прошлась. Тонкая, только начинающая расцветать. Конечно, она двигалась так, как в ее представлении должна двигаться женщина, надевшая платье