Шрифт:
Закладка:
Таня перезвонила довольно быстро. После их встречи прошло чуть больше двух часов.
– Почему вы спросили именно про «Портрет»?
– Эта книга лежала у нее на прикроватном столике.
– Господь с вами, там и Библия могла лежать, и Шопенгауэр. Но я вспомнила. Однажды она сказала, «что, если было бы как у Гоголя, только наоборот»? Ей нравилось чувствовать себя режиссером жизни, большим игроком. Муж ее любил, служил ей. Судя по ее рассказам, любовники тоже очень ее любили.
– Ну, это понятно. Она все в жизни получила так легко, что скоро начала считать волшебными не обстоятельства рождения в благополучной семье, а саму себя. А вы помните имена этих счастливцев?
Смородина спросил для проформы. Он уже знал ответ на этот вопрос.
– Я, к сожалению, их не запоминала. И она не называла их по именам. После смерти мужа она начала рассказывать не переставая. У нее вообще открылось второе дыхание. Про одного она говорила, что похитила у него часть души.
«И спрятала ее в портрет», – пронеслось в голове у Смородины. Как у Гоголя, только наоборот. Там ростовщик, умирая, через талант художника переселился в свое изображение и продолжил гадить человечеству. А здесь рыскающий волк, оказавшись запечатленным, превратился в ангела-хранителя.
– Он вроде как после смерти ее мужа снова появился. Присылал подарки, письма. Он как-то поэтично ее любил, она над ним смеялась. Говорила, что у нее есть кое-что, что она может ему показать.
Ну, конечно, влиятельными дедушками она была сыта, теперь она считала столь же влиятельной саму себя.
– Спасибо, Таня. Позволите напоследок дать вам профессиональный совет?
– Бесплатно?
– Да. – Смородина помолчал, возражений не поступило. – Я понимаю, что вам трудно разобраться с юриспруденцией, бухгалтерией. Но люди, которые умеют продавить юридическую сторону в общении, подписать договор в самом начале, они всегда выигрывают. Хищников вокруг много, и мне было бы жаль, если бы вы попались еще раз. Если вы прокачаете эти мышцы, Ольги всего мира будут вам не страшны. Они ищут именно тех, кто не умеет за себя постоять, к сожалению.
– Мне из издательства все пишут. Хотят мою новую книгу.
Смородина закусил губу, чтобы не рассмеяться. Конечно! У нее есть очередная книга, которую она писала для культурной рейдерши. Наверняка какие-то деньги Ольга платила, и все они, конечно, съедены. То, что в начале он принял за недоверчивость и хитрость, было просто страхом, что их заставят вернуть.
– Я думаю, что если вдруг вы работали над каким-то проектом, то вполне можете предложить его издательству. И он полностью ваш, договора-то нет. Я бы со своей стороны, если позволите, прочитал договор с издательством, прежде чем вы его подпишете.
– О, спасибо. Я вам посвящение напишу!
– Не надо. Я предложил и ничего не прошу взамен. Таково мое желание. А на вашем месте я закинул бы удочку среди ваших учеников. Посвящение в книге – хорошее рекламное место. Я бы оценил его тысяч в триста.
Порфирий
«Господи, я адвокат. Не ангел и не защитник обездоленных. У меня семья. Я не хочу рисковать и не могу помогать всем» – эту мантру Смородина повторял про себя целый день. Он твердил ее на переговорах с новым клиентом. По дороге домой. В магазине, где опять забыл купить хлеб, хотя ему четко сказали: «Купи батон».
«Господи, я адвокат».
Дома в углу под лампой сидел его сын. Смородина посмотрел на его пухлые щеки. Одиннадцатилетний Порфирий был хорошеньким, как ангел, и одновременно серьезным, как утомленный пациентами доктор.
– Что читаешь?
– Воспоминания прокурора Кони, папа. Очень познавательно.
Обращаясь к отцу и более широкой невидимой аудитории, Порфирий начал рассуждать о правовом обществе и законах дореволюционной России. Все это было правильно и вместе с тем интонационно так звонко, как та же самая информация никогда не прозвучит в исполнении человека пожившего. Порфирий подражал интонации взрослых. Но Смородина не слушал. Было что-то в чертах лица сына, что заставило его принять рискованное решение.
– Вениамин, добрый день. Передайте, пожалуйста, Александру, что я многое узнал о том, что случилось двадцать лет назад. Да-да, я понимаю, что он не любит, когда его беспокоят. Он действительно закрыл вопрос. Но вы передайте. И главное, я знаю, кто убил Ольгу.
Платон Степанович положил трубку. Через семь минут телефон заиграл. Смородина поднес его к уху и даже не успел сказать «Алло», как услышал кряхтящий голос.
– За вами заедут в течение часа.
Последний визит к Александру
Оружие воина света – это спокойствие. Ожидая машину, Смородина успел прорепетировать основные моменты. В этот раз Александр встретил его у входа в дом. Он слегка наклонил лысую голову в знак приветствия.
– Пройдемте в кабинет.
В кабинете на столе дымился чайник и стояли две чашки. В плошке рядом с чайником лежала свежая голубика, Кощей явно следил за своим здоровьем. Александр не выглядел таким уставшим, как во время первой встречи. Он явно ждал разговора.
Платон Степанович подумал, что у Кощея должны быть правила для всего. Не привычки, а именно правила. Например, «я не чищу зубы пастой зеленого цвета» и тому подобное. Александр всегда стоял перед невидимым противником. Либо он пытался его обмануть, либо прожигал взглядом. Такие люди могут совершенно теряться, если что-то идет не по пра- вилам.
– Если позволите, я расскажу вам, что произошло на самом деле. То есть всю историю с самого начала.
– Время есть.
– Убийство было спонтанным. Главным преступлением был шантаж.
Александр недоверчиво поднял бровь. Еще в прошлый раз Платон Степанович должен был заметить, что разговоры об Ольге развивают эмоциональные способности его собеседника. Но он был так сконцентрирован на деньгах и волосатой заднице с потолка, что пропустил самое важное. Теперь он четко видел перед собой говорящий и дышащий портрет Псевдо-Тропинина. Разворот в фас нужен был, чтобы закамуфлировать нос, а бакенбарды для того, чтобы отвлечь внимание. Портрет был больше похож на другие работы кисти мастера, чем на модель, потому что, в принципе, живопись двухмерна, а человек объемен. Здесь важна воля заказчика узнать себя в сладком мареве фотошопа. Однако, узнав человека, развидеть его в портрете было уже невозможно. Все-таки мозг «видит» в гораздо большей степени, чем глаз.
– Но и здесь речь не о той колоссальной сумме, которую действительно выманил и вывез очень удачливый паразит. Убийца получил, дай бог, одну сто восьмидесятую часть
