— Нола, сегодня утром в суде я испытал несколько неприятных минут, — прошептал он. — Выяснилось, что я ступаю по минному полю. Я-то полагал, что взялся защищать невинно пострадавшего дилера, а на самом деле я представляю сообщницу Сонни Фонтаны, пожалуй, врага номер один всего населения штата Невада. Ни один адвокат, если только он не сумасшедший, не возьмется за такое дело, в особенности невадский адвокат. Вы меня подставили, маленькая лгунья.

Нола начала было что-то говорить, но какое-то время от удивления только открывала и закрывала рот.

Наконец она обрела способность связно высказываться:

— Сонни Фонтана? Да вы что, с какой стати вы о нем заговорили?

Значит, она знала, кто это такой! Андерман поднажал:

— Деньги, которыми вы мне заплатили… Это ваши деньги?

— Нет, — прошептала она.

— Черт побери! — вскричал он в негодовании. — Значит, это деньги «Акрополя», не так ли? Я знаю, как в этом отношении действуют в казино. Выигрыши там выплачивают банкнотами, подобранными в определенном порядке, чтобы Комиссия по игорному бизнесу могла знать, на чьем банковском счету они в конце концов оседают. Это меченые деньги, и вы об этом знали.

— Нет! — воскликнула Нола, и из глаз у нее хлынули слезы. — Клянусь вам…

— Я собираюсь отправиться к судье и заявить, что выхожу из дела, если вы не будете со мною честны до конца, — сказал Андерман, и в глазах его полыхала злоба. — Вам понятно, что я намереваюсь сделать? Я сообщу судье, что вы заплатили мне деньгами казино, крадеными деньгами, и все с вами будет кончено.

— Вы не можете так поступить! — закричала она. — Вы мой адвокат!

— Теперь уже нет.

— Мистер Андерман!

— Рассказывайте все как есть, или я ухожу. Вам решать.

Нола в отчаянии прижалась носом к перегородке:

— Я ничего, ничего такого не делала! Все, что я вам говорила до сих пор, — чистая правда.

— Как ловко сформулировано! — саркастически заметил он. — «Ничего такого не делала»! Именно этот вопрос вам и задал эксперт во время испытания на полиграфе. «Вы что-нибудь такое делали, Нола?» Что ж, вполне возможно, что ничего такого вы и не делали, однако это не означает, что вы не принимали участия в этой истории. Поэтому вот вам прямой и краткий вопрос: вы знали человека по имени Сонни Фонтана?

— И что, если знала?

Андерман оттолкнул свой стул и знаком позвал надзирательницу.

— Пожалуйста! — раздался сдавленный Нолин крик. — Не бросайте меня, мистер Андерман!

Адвокат тяжело глядел на нее.

— Правду, Нола. Что мне еще надо сделать, чтобы добиться от вас правды? Вы знали его или нет?

— Я его знала. Но он мертв.

— Нет. Он очень даже жив. Он сделал пластическую операцию, и сейчас его зовут Фрэнк Фонтэйн.

— Что?!

Нола прижала руку ко рту, удивление на ее лице казалось вполне искренним. К ним подошла надзирательница, здоровенная бабища, похожая на шар боулинга.

— Пожалуйста, — обратился к ней Андерман, — мне нужно еще пару минут поговорить с моей клиенткой.

Женщина осклабилась:

— Тогда перестаньте использовать меня как аргумент, мистер.

— Ни в коем случае, мадам, — ответил Андерман.

Надзирательница вернулась на свой наблюдательный пост.

— Вот ублюдок! — выругалась Нола. — Он меня использовал.

— Вы хотите сказать, что Фонтана намеренно вас подставил? — прошептал Андерман, снова придвинувшись к перегородке.

Нола яростно закивала.

— И вы до сих пор этого не понимали?

— Нет, пока вы мне не сказали.

— Как давно вы его знаете?

— Слишком давно.

— То есть?

— Чуть ли не с детства.

— У вас были отношения?

— Простите?

— Я имею в виду: вы его любили?

Нола усмехнулась, и в этом ее горьком смехе слышался отзвук давней истории любви и предательства. Потом вытащила из кармана грязный носовой платок и решительно высморкалась.

— Были ли у нас «отношения»? — спросила она, передразнивая адвоката. — Черт побери, мистер Андерман, я была замужем за этим сукиным сыном.

Глава 14

В то дождливое субботнее утро, когда в католической церкви в южной части Бронкса состоялось ее венчание, Ноле Бриггс едва исполнилось семнадцать. Поначалу отец Мерфи отказывался выполнить обряд — он говорил, что они еще дети, а детей не венчают, — однако, когда Сонни сунул ему стодолларовую бумажку, переменил свое мнение и скрепил их священными узами брака. Вечными узами.

— Жаль, что мне надо уехать, — говорил Сонни, когда они вышли из церкви. — Ты ведь это понимаешь, да?

— Да, — отвечала Нола. — Понимаю.

— Ужасно, что так все получилось, — сказал он.

— Мне тоже обидно.

— Но я вернусь к тебе. Обещаю. Обязательно вернусь.

— Перестань твердить это снова и снова.

Нола безостановочно крутила золотое колечко на левой руке.

Дождь поливал вовсю. Она мечтала, что будет выходить замуж под мелодию песни из «Звуков музыки», а вместо этого дождь выстукивал основную тему из фильма «В порту»[24]. Сонни набросил ей на плечи свою кожаную куртку. Она закрыла глаза, и Сонни поцеловал ее в губы: если бы только этот миг длился вечно!

Но поцелуй был грубо прерван автомобильным гудком. На другой стороне улицы стоял ржавый «Линкольн», за рулем которого сидел отец Сонни — Элвис Фонтана, владелец «Бильярдного зала Элвиса». Он строил грозные рожи и показывал на часы: пора!

— Я буду звонить тебе каждый день, и письма писать тоже буду, — обещал Сонни, отчаянно обнимая Нолу. — Клянусь. Каждый день.

— Ну как же, будешь…

— Не говори так… Разве я бы женился на тебе, если б думал иначе?

— Почему твой отец не уладит эту историю? — допытывалась она со слезами на глазах. — Почему он просто не извинится и не вернет деньги?

— Ты не понимаешь, — сказал Сонни. — Он не просто взял деньги — он жульничал, чтобы их выиграть.

— Ну и что? — не понимала Нола. — Разве это повод, чтобы убивать человека?

— Для этих людей — повод, — сказал Сонни.

Элвис Фонтана развернулся, подогнал «Линкольн» к тротуару и снова нажал на гудок. Нола поняла, что если станет еще удерживать Сонни, его отца прямо здесь хватит удар.

— До свиданья, — сказал Сонни. — Я скоро тебе позвоню.

Они поцеловались в последний раз. Его губы, такие нежные и мягкие… Сонни сбежал по церковным ступенькам и прыгнул в машину. Папаша нажал на газ.

— Я тебя люблю! — прокричал Сонни в последний раз, и машина скрылась за поворотом.

Ноле стало ужасно холодно, и она