Шрифт:
Закладка:
— Тогда в чем дело? — Он скрещивает руки на груди, все-таки собираясь спорить. — Самой будет трудно. Я хочу помочь.
— Так отпусти меня, Волк, — слова сами вырываются изо рта, хоть и ненавижу просить. Он молчит, просто смотрит темными глазами, как будто услышал глупость. — Видишь, ты не мне хочешь помочь, ты хочешь убедиться, что я не умру раньше, чем выполню обещание.
Он и на это ничего не отвечает. Мне неуютно под его взглядом, наедине. Сразу возвращается ощущение связанных рук и воды в носу. Одно дело — вынужденная компания в пути, другое — угрюмые гляделки на ночь. Долго так не продлится, и мне только и нужно — не реагировать. Тогда он просто уйдет, он не останется со мной.
— У меня нет выбора, Жрица, — тихо говорит он, не двигаясь с места.
— Ложь, Волк. Выбор есть всегда. — Я не принимаю оправдания. — Не стыдись. У тебя своя семья, у меня своя. И за мою я буду бороться даже с Богами, когда потребуется.
— Когда? — уточняет он, но я больше ничего не говорю о девочках, и Туман снова спрашивает: — Ты дашь помочь тебе с перевязкой?
— Иди, развлекись у костра. Справлюсь. — Но он ждет более весомых доводов. — Я не хочу, чтобы ты меня касался, — честно и, наверное, слишком категорично заявляю ему.
— Я знаю, — соглашается Туман. — Я не стану.
И действительно, его пальцы не касаются кожи, а закончив, он выходит, чтобы выплеснуть воду, перед этим погасив масляную лампу. Я кладу голову на подушку и просыпаюсь только утром, не замечая возвращения остальных. Мне ненамного легче, но постепенно дурнота и слабость отступают, и это хороший знак. Если бы я не меняла сны за покой, Боги могли бы поведать причины наказания. Оно того не стоит. К обеду меня перестанет интересовать смысл очередной пытки, а пускать их в сны опасно даже сейчас.
Не открывая глаз, я проверяю Калу и связь с девочками, укрепляю нить ведущую к Ардару, растратив силы, и прижимаю руку к ране. Повязка сухая и чистая, Туман постарался на славу. Сегодня мы должны добраться до реки, и там вода избавит меня от дыры в боку, терпеть осталось недолго. Усилием воли поднимаюсь с постели.
На соседних кроватях спят Сапсан и Рутил, а рядом со мной лежит сверток. Разодрав бумагу, вытряхиваю на одеяло куртку и кулек сахара. Весьма мило. Приручать меня, как лошадь, и за каждый выполненный трюк кормить сладким. Тем не менее куртка будет полезна, особенно капюшон.
У двери стоят два кувшина с водой и таз, чтобы умыться. Пока хаасы спят, я бесшумно выхожу и спускаюсь вниз, лестница больше не проблема. В большой зале за тем же столом, что и вчера, сидит Туман, в одиночку завтракая. Он замечает меня сразу же, выбрав удобное место для наблюдения за коридором и двором. Хотя в чем я его упрекаю? Если появится возможность уйти — уйду, не оглянувшись.
Беру у кухаря стакан с водой и подсаживаюсь к Туману.
— Балуешь меня, Волк? — со смешком спрашиваю, сделав глоток.
— Впору? Подумал так будет проще прятаться в кустах. — Он не остается в долгу. — Я разузнал, как выйти к реке отсюда. В общем-то недалеко, да и по времени наверстаем почти день, если сегодня ты сможешь держаться в седле, — Туман смотрит вопросительно, я делаю еще глоток и отламываю кусок от свежей булки, пожав плечами. Вчера утро было легким, а вечер невыносим, откуда мне знать, что принесет сегодня.
— Дольше необходимого не останемся, пополните запасы, или зачем еще ты хотел заезжать в города.
Мы оба старательно делаем вид, что ничего важного этой ночью сказано не было. Что я ничего не просила, а он не винился, не признавал бессилие. В этом прелесть ночи, на утро можно трусливо притворяться.
— Я думаю, не стоит…
— Мне нужно к реке, Волк, — перебиваю требовательно, взглядом напоминая об уговоре.
— Зачем? Снова постоять в воде в обнимку с лошадью? — Он утомлен постоянными спорами и не скрывает. — Слушай, я понимаю, что с Сапсаном тебе легче, чем со мной, и меня ты вряд ли закроешь от пуль, но, Жрица, твои секреты в безопасности. Никто из нас не станет использовать их против тебя. И, возможно, сумеем помочь.
В раздумье я вожу пальцами по столу и решаю, что рисковать не стоит. Мои тайны останутся моими.
— Что тебя напугало у Крифа? — И, не позволяя отделаться колким ответом, Туман придвигается ближе: — Не надо выдумывать ерунду. Я знаю, что ты можешь пройти сквозь город полный трупов, видел, как ты борешься, даже когда твои глаза закрыты и связаны руки, догадываюсь, что ты противостоишь своим Богам едва ли не ежедневно, знаю, что ты не боишься ни смерти, ни боли. Так что тебя напугало?
Я не сразу нахожу в себе смелость посмотреть в глаза Тумана.
— Боль пройдет. Я к ней терпелива, Волк. — В моих словах только очевидная истина и больше ничего. Не могу сказать ему об Ардаре, клятве или девочках. — Единственное, чего нужно опасаться, — это люди.
— Какой человек могущественнее Богов?
— Самое страшное со мной сотворили люди. Моего ребенка вырезал из меня и бросил в огонь человек. Ни один Бог не бывает так жесток.
— То не человек, а зверь. — Он разделяет эту память со мной, не прячется как все остальные.
— Все люди — звери. Все звери были людьми.
Ему, наконец, достаточно той честности и горечи, что я отдаю. В его темных глазах не разглядеть чувств, но он будто соглашается, понимает, и уже я не прячусь за обидными фразами и равнодушием.
— Ты бежишь от него, — произносит Туман, и мне даже не нужно подтверждать. Все ясно и без того. — Можешь отдохнуть еще несколько часов, выехать получится не раньше полудня, а вероятней всего — после сытного обеда. — Он легко возвращается к будничным вопросам. Я догадываюсь, что им хочется задержаться здесь и порядком поднадоело спать на земле и проводить сутки напролет в седле, но у меня нет такой роскоши, каждая ночь может стать последней для девочек.
Туман оказывается прав, мы выдвигаемся, когда солнце уже больше чем наполовину склоняется к горизонту. На лошадь я взбираюсь сама и безмерно этим горжусь. Тюки снова полны припасов, и коней сначала пускают шагом, давая привыкнуть к весу, а потом постепенно наращивают темп. Я стойко держусь, по-прежнему соблюдая дистанцию между мной и
