Тимур, вглядываясь в мутновато-серую даль, задумчиво вымолвил:

— Что и говорить… Разве это скорость? От гор никак не оторвемся!

И все же горы вскоре остались далеко позади, и развернулась ровная необозримая степь северного Крыма. И — как удар в грудь — промелькнувшее здание станции Таганаш.

«Тага-наш… Тага-наш… Тага-наш…» — теперь уже настукивали колеса. Тимур высунулся по грудь и долго смотрел туда, где остался белый-белый домик. Хорошее тепло колыхнулось и прошло волной в груди: «Наконец-то и увидел тебя, давний знакомец мой, Таганаш! Видишь, как некрасиво получилось — почти удираю… Но я бегу не в затишье, а туда, где снова меня ждет гулкий аэродромный шум и боевая работа в воздухе. А потом — фронт. Так что не думай обо мне плохо, Таганаш».

«Тага-наш… Тага-наш… Тага-наш…»

— Прощай, Крым! — это уже возглас Олега Баранцевича, который сидел на верхних нарах и в узкое окошко махал рукой.

По Украине ехали весь день и всю следующую ночь; вторая ночь пути была особенно гнетущая: по всей украинской земле ни огонька, ни блесточки — кромешная тьма. И только искрометный перестук, сливавшийся теперь с другими словами: «По-ско-рей… по-ско-рей… по-ско-рей…»

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Пыльная, почти без растительности, приволжская равнина приютила на окраине поселка Красный Кут бревенчатые постройки барачного типа. Что в них размещалось в мирное время — никто из приезжих таким вопросом не задавался. С грехом пополам разместились сами, превратив эти неуютные жилища в казармы, учебные классы и хозяйственные помещения. А вместе с прилегающей кочковатой и скучной степью, именуемой отныне полевым аэродромом, все это стало теперь называться авиагарнизоном. Здесь разместилась эвакуированная Качинская школа военных летчиков.

В Красном Куте все было не так, как на опаленной войной территории, которую преодолевали пять долгих суток. Там с вечера и на всю ночь земля погружалась в непроглядную, затаившуюся темень. На новом же месте по вечерам и даже ночью на улицах и в домах беспечно горел свет — затемнения пока еще здесь не проводили. Невольно думалось: «Далековато залетели от войны!» Однако недобрые вести с фронта доносились сюда быстро и достоверно, и не только официальными источниками — радио и газетами, — но и ходкой молвой, не признающей ни расстояний, ни ограничений военного времени.

Так однажды утром, еще до передачи московских последних известий, из барака в барак прокатился тревожный ропот: гитлеровская авиация прорвалась к столице… Олег Баранцевич, будучи дневальным, встретил только что вернувшихся с физзарядки курсантов взволнованным возгласом:

— Братцы! Фашист, зараза, нашу Москву бомбит, а мы все еще физкультурными комплексами забавляемся да летаем, как в заколдованном круге!

Курсанты, еще обнаженные по пояс, осадили трансляционный репродуктор. Настенная тарелка «Рекорда» зашипела, словно патефон, когда прокручивают старую, давно заезженную пластинку. Знакомый голос диктора объявил:

— …Слушайте приказ Народного комиссара обороны Союза ССР…

— Так и есть — бомбили, — шепнул Тимур Степану.

Степан Микоян закусил нижнюю губу и весь напрягся, смуглое лицо его посерело. А диктор уже не просто вещал, а гремел на всю казарму:

— В ночь на двадцать второе июля немецко-фашистская авиация пыталась нанести удар по Москве. Благодаря бдительности воздушного наблюдения (ВНОС) вражеские самолеты были обнаружены, несмотря на темноту ночи, задолго до появления их над Москвой…

— Слышите, ничего трагедийного, только пытались… — заговорил было Котомкин-Сгуров, но стоявшие сзади сразу же осекли его чувствительными тычками в спину.

— На подступах к Москве, — наращивал диктор торжествующую интонацию, — самолеты противника были встречены нашими ночными истребителями и организованным огнем артиллерии. Хорошо работали прожектористы. В результате этого более двухсот самолетов противника, шедших эшелонами на Москву, были расстроены и лишь одиночные прорвались к столице. Возникшие в результате бомбежки отдельные пожары были быстро ликвидированы энергичными действиями пожарных команд…

«Прорвались-таки!.. Бомбили!.. Даже горела Москва!» И Тимур, стиснув локоть Степана, шепнул:

— Ну, а сбили хоть одного?

Диктор будто только и ждал этого вопроса:

— Нашими истребителями и зенитчиками сбито, по окончательным данным, двадцать два самолета противника!..

Рыжов, грузный и насупленный, стоял позади всех; не выдержав напряжения, он ожесточенно гаркнул:

— Так их, залетную сволоту!

«А все-таки прорвались… бомбили…» — не утихало возбуждение, и Тимур весь день — и на занятиях в классе, и отрабатывая обычные упражнения в воздухе — нет-нет да и вспоминал о Москве, о своих близких и знакомых, которые прошлой ночью пережили вражеский налет. Как после нехорошего сна, смутное беспокойство — а пережили ли? — не давало сосредоточиться, отвлекало. В тот же вечер написал всем, кого невольно вспомнил сегодня, — кому пространные, а кому, как телеграммы, коротенькие весточки. Отсылая письма, вдруг подумал: «Раз пишу им, значит, ничего страшного с ними не стряслось — ни с тетей Клашей, ни с Екатериной Давыдовной, ни с Таней, ни с Лидией Ивановной… И конечно же ничего не могло случиться с Верой…»

Написал и Ворошилову, сообщив, что в школе у них перемены: генерал Туржанский простился с курсантами, пожелал им обрести чкаловские крылья и уехал в Москву. Наверное, удовлетворили его просьбу о фронте, хотя сам он строго отчитывал своих комэсков, командиров отрядов и инструкторов, тоже рвавшихся в действующую армию. Сообщил и о том, что теперь у них новый начальник школы — дважды Герой Советского Союза генерал Денисов (воевал в Испании!), а также о том, что их группа вместе с инструктором лейтенантом Коршуновым переведена в другую, первую, эскадрилью, потому комэск и командир отряда у них теперь другие — майор Гайдамака и капитан Анистратов. И еще новость: в связи с пертурбацией появился в их группе еще один курсант — Рюрик Павлов, а в школу прибыли новички, совсем молоденькие хлопчики, в том числе и брат Степана — Володя Микоян…

Вере, разумеется, он ничего этого не сообщил, а написал почти дословно то, что и своей сестре: «…У меня все идет как нельзя лучше. Теоретический курс закончил и сдаю зачеты. Летаем порядком. Эх, если б ты знала, до чего у нас теперь интересно: введены стрельбы, полеты строем и воздушный бой (правда, стреляем пока из кинопулеметов). Думаю, что учебу теперь завершим очень скоро. А там одна мечта — на фронт!»

Первым предвестником окончания школы явился давно ожидавшийся прилет из Москвы инспекции ВВС.

Инспекторский «Дуглас» и сопровождающий его истребитель Як-1 появились над Красным Кутом внезапно, хотя их терпеливо и напряженно ожидали. Не совершая обычного пристрелочного облета полевого аэродрома, первым пошел на снижение Як-1. Он уверенно, словно всю жизнь здесь базировался, направился к подготовленной посадочной полосе и неожиданно для всех встречающих, чуть ли