Ещё вчера вечером приходила Мария Семёновна. Впервые услышал что-то про прошлое их семьи. Она рассказала, как их дочка, когда ей было тринадцать залезла на высокое дерево, чтобы достать оттуда свой мяч, ветка надломилась, она упала и сломала ногу. А через год ситуация повторилась, только с другой веткой и другой ногой. Богдан Алексеевич в шутку прибил на дерево желтый треугольный значок с черным человечком, ноги которого были загипсованы. Этот значок до сих пор висит на каком-то из деревьев возле реки. Как же звали их дочку? Я уже забыл, нужно обязательно переспросить.

Сейчас мне стало намного лучше. Пойду попробую прогуляться вдоль реки, может, найду чего интересного, заодно скоротаю время перед вечером. Богдан Алексеевич сказал, что Лёник оставил дома на столе какую-то кассету с подписью «Посмотреть, когда я буду дома». Собираться будем здесь же, поэтому точно ничего не пропущу.

Прогулка стоила того! Встретил ту самую бабушку, которая в детстве видела тигра. Её зовут Соломонида, но в деревне её все называют бабушка Солка. Очень классная бабуля. Я просто прохаживался вдоль берега, пока не наткнулся на лавку. Бабуля настолько сливалась с окружением, что я даже испугался и оторопел, когда она крикнула мне что-то вроде: «Эй, молодой!». Подойдя поближе, мне удалось опознать в фигуре на лавке женщину возраста около шестидесяти лет в зелёном платочке с красными вкраплениями, надетым так, что из-под него были видны кудрявые седые волосы. Она пригласила меня сесть рядом словами:

– Ты уштал, поди, шадись!

Вся её речь была отрывистой, преобладал чаще всего очень даже утвердительный мудрый тон, а ещё она нещадно шепелявила и не стеснялась этого ни капельки. Её яркие глаза даже не тронул возраст. Что оставалось делать? Я искал отдыха и контакта с кем-то новым, я его нашел и не стоило отказываться. Контакт получился очень интересным, в этот раз я начал разговор первым, присаживаясь на нагретую весенним солнцем деревянную лавку:

– И не холодно вам тут возле реки?

– Та отчего бы холодно то было. Штарым коштям отчего хошь холодно будет. От речки теперь-то тряштись? А ты кто такой, молоднявый такой с волосами такими длинными? Вши не едят?

– Вот приехал недавно. Уже больше недели живу у Богдана Алексеевича. Знаете его?

– А чего ж бы не шнать. Мужик хороший, покладистый. Только не шдешний. Та и я не шдешняя, чего и говорить-то. Тебя как звать-то?

– Вася, – сказал я совершенно спокойно.

– Оооооооо, Вашся. Будем знакомы теперь! Можешь меня швать баба Шолка, я уж привыкла, вшя молодежь меня тут так шовёт.

– Солка? Это сокращение какое-то? Ни разу такого имени не слышал, очень приятно познакомиться.

– Да, имя-то мне по швяткам давали. Так в пашпорте напишано Шоломонида.

– У меня это тоже тогда сокращение. У меня в паспорте «Василе» написано.

– Вашиле? Шнаю такое имя! Был один у меня Вашиле, в девятом классе ухлёштывал. Прям правда Вашиле. Ты поэтому не штешняйшся, не один такой ты будешь.

– Часто тут сидите?

– Да, бывает чаштенько. Вот шейчаш полила в огороде вшё, брошила шланг-то под грушу, да и пушкай шебе льёт, я тут отдохну. Живу-то я вот прям тут. А муж, как заливать дорожку начнет, так шам и выключит. Да, чаштенько тут бываю. Тут хорошо. Прохладно, а шкоро жара ударит, так вообще шдешсь-то шидеть – шамое оно!

– Вы давно тут вообще живете?

– Ну как. Ну годков тридцать так уж точно. Я иш хутора вот шошеднего. А тут у меня бабушка жила, мы к ней чашто в гошти ходили. А муж мой вообще из Анадыря-то будет. Там вшё на шваях и холодно, вот его мамка-то с отцом и переехали куда потеплее. Он вот тут-то и жил годков ш пятнадцати. Мы-то ш ним тут и познакомилишь. Точней-то, пошнакомились мы у меня в хуторе. В Ивановшком. Там дишкотека была. Мне-то годков шемнашцать было. Он подъехал такой веш на велосипеде. В отливных штанах. Ну и мужичок. Мы ш ним чашто гуляли вошле реки. Он один-то мне и верил. Шлушай, тебе тоже рашшкажу, а вот верить – дело твое. Мне годков шемь было. Бабушка-то моя жила поодаль отшюда, в другом конце станицы. А я шюда вечером пришла, потому што мне дедушка рассказал, что тут ночью выходят из воды зелёные человечки. А ребята во дворе меня на шлабо вшяли, когда я это им рашшкашала. Вот мы вмеште и пошли, только-то они рашбешалишь, как только шуршание услышали вошле реки, а я ошталась. И шмотрю на другую сторону, а там на берегу, прям вот на том-то утёсе, куда мы шейчаш глядим стоит. Тигр штоит и на меня глашеет. И я штою вот на него гляжу. А я тигров-то ошобо не видела. Вот я дай и крикнула: «Котя-я-я-я». Ну правда на кота похож! Он на меня глянул так, как будто улыбнулшся, развернулшся так медленно и пошел по делам швоим. Так мне не верил никто. Говорили: «Какие тигры, дура! Шреднерушшкая равнина-то, откуда ему прибежать». Так может из шоопарка какого убёг. Кто тигров-то шнает?

– А ваш хутор рядом с каким из местоположений станицы был?

– Ась?

– Деревня ж перемещается постоянно. Вы откуда будете?

– Куда перемешаетшся? Шутки какие-то молодые, не пойму? Вшегда тут штояла штаница, только о ней мало кто шнает почему-то. У меня вот в Ивановке-то вообще не шнали. Ну ты шутнярка, конечно. У наш таких очень любили в молодошти. А чего ш рукой у тебя-то? Вот вижу, что шидишь ты шпокойно, а она у тебя, как обмякла.

– Не поверите. Ударила молния, когда позавчера по лесу ходил.

– А чего-то и не поверю? Чего это тут такого? В моего деда, деда Славу, два раза молния попадала! Оба раза живой остался. Вот он рашшкашивал. Штережёт он коров-то, а в него бах! И он, и конь – оба живы. Только конь чернявый какой-то штал. А дед дёрганный чутка. А второй раз вот тоже в лешу. Он шёл ш рыбалки, гриб увидел белый, шёл его шорвать, а тут бабах! Ну он быштро очухался и думает себе: «Да что ж за твою мать! Убило бы хоть, а так лишь нервы трепит». Вот у него ш тех пор палец-то и не двигался. Подожди, а у тебя что ж. Рука не двигаетшся теперь-то? Ты Никите Шоломоновичу показывался? Он-то вшё вылечит, даже вот такое.

– Да, показывался. Он сказал, что внешних повреждений нет, только внутренние. Сказал, что в течении нескольких дней восстановиться.

– Ох, чего ты шрашу не шкашал. Вштавай, пойдём.