Шрифт:
Закладка:
– Вон, мама, миссис Пол на веранде. В кресле-качалке.
На веранде и правда в кресле-качалке сидела вдова Парленберг. Трудно придумать место лучше в середине жаркого сентябрьского дня. Она глядела на скрипучую телегу с грузом овощей, на мальчика на высоких козлах, на бледную женщину в поношенном платье, которая была возницей этого безумного экипажа. Румяное лицо миссис Пол сморщилось в улыбке. Перестав качаться, она подалась вперед:
– Куда это вы собрались в такую жару, миссис де Йонг?
Селина выпрямилась:
– В Багдад, миссис Пол.
– В Баг… а где это? И зачем?
– Продавать драгоценности, миссис Пол. Встретиться с Аладдином, Харун ар-Рашидом, Али-Бабой и сорока разбойниками.
Миссис Пол встала с качалки и спустилась по ступенькам. Телега проскрипела мимо ее ворот. Пройдя два-три шага, вдова крикнула им вслед:
– Никогда не слышала! Баг… Как туда попасть?
– Надо добраться до закрытой двери, сказать: «Сезам, откройся!» – и вы там! – крикнула ей с козел через плечо Селина.
На пустом лице миссис Пол появилось выражение озадаченности. Телега, качаясь, поползла дальше. Теперь Селине настал черед улыбаться, а миссис Пол посерьезнеть. Мальчик, вытаращив глаза, смотрел на мать:
– Это же из «Тысячи и одной ночи»! Почему ты так сказала? – Вдруг в его голосе зазвучала радость. – Это из книжки, правда? Правда? Мы же не по-настоящему…
Селина немного раскаялась в своих словах. Но только самую малость.
– Наверное, нет. Но почти любое место на свете может стать Багдадом, если ты не знаешь, что тебя ждет. И у нас с тобой начинается приключение, понимаешь? Разве можно обо всем догадаться? С нами может произойти что угодно. Кто угодно может нам повстречаться. На рынке нас могут ждать переодетые халифы, принцы, рабы, воры, добрые и злые волшебницы.
– На рынке? Куда папа все время ездил? Ты какие-то глупости рассказываешь.
Что-то внутри у Селины закричало: «Не говори так, Большущий! Не говори так!»
И дальше вниз по дороге. Вот чья-то голова в окне. Вот в дверях стоит женщина в ситцевом платье. Миссис ван дер Сейде на веранде обмахивает передником раскрасневшееся лицо. Корнелия Снип во дворе притворяется, что подвязывает поникшие стебли золотых шаров, между тем пронизывая взглядом завзятой сплетницы подъезжающую повозку. Селина помахала им обеим, кивнула и крикнула:
– Здравствуйте, миссис ван дер Сейде!
Сдержанный ответ на приветствие. Осуждение, явственно выраженное на красном от жары лице фермерши.
– Добрый день, Корнелия!
Деланое удивление, отмеченное никудышной игрой:
– Ах, это вы, миссис де Йонг! Мне солнце в глаза светит. Я не сразу разобрала, что это вы на телеге.
Враждебные, холодные и пристальные женские глаза.
Пять часов. Шесть. Сын через колесо спустился с телеги, набрал воды в жестяное ведро из колодца у чьего-то дома. Они ели и пили по дороге, потому что нельзя было терять время на остановку. Хлеб с мясом, соленые огурцы и пирог. В телеге лежали зрелые овощи, тоже пригодные для еды. Были и другие, которые Селина вполне могла бы приготовить дома для предстоящего обеда в дороге – сварить немецкий сельдерей с уксусом, замариновать свеклу и лук, сделать капустный салат под майонезом или фасолевый. Они смотрели бы на эти овощи безразлично, слишком привыкнув к их виду. Теперь Селина понимала, почему на столе у Полов, когда она жила у них учительницей, не хватало зелени, которой ей так хотелось. Мысль о приготовлении шпината, который она сажала, пропалывала, окапывала, поливала, собирала, мыла и связывала в пучки, вызывала у нее отвращение и тошноту. Такое же чувство испытываешь при мысли о каннибализме.
Поначалу сын вел себя бодро: несмотря на жару, прямо сидел рядом с матерью, погонял лошадей, кричал и махал руками на кур, и те, кудахтая, убегали с дороги. Но сейчас он сник. Близился вечер. Внезапно их окутал покров холодного озерного воздуха с востока, что нередко случается в этой местности, по прерии пополз туман, размягчая осеннее жнивье, охлаждая пыльную дорогу, укрывая опаленные солнцем ивы у дороги и застилая обветшалые, приземистые домики фермеров.
Селина стряхнула крошки, затем, по-хозяйски накрыв хлеб и мясо салфеткой, спрятала их в корзину, на случай если мальчик вдруг ночью проголодается и проснется.
– Засыпаешь, Большущий?
– Нет. Наверное, нет.
Веки его отяжелели. Лицо и тело обмякли, обретя мягкие младенческие очертания. Солнце уже садилось. Пламенеющий закат раскрасил небо последними оранжево-алыми разводами. Мальчик всей своей тяжестью привалился к ней и начал оседать. Она укутала его своим черным кружевным шарфом. Он открыл глаза и принялся сдергивать шарф с плеч.
– Не хочу это старье… кружева… как у девчонки…
Снова со вздохом склонился к ней, ткнувшись в мягкую ямку на материнском боку, куда поместилась его голова, как на подушку. В сумерках пыль на придорожных кустах и траве сияла белизной. Вдалеке слышался нежный звон коровьего колокольчика, в туче пыли их обогнала чья-то телега. Любопытный взгляд назад, через плечо, обмен приветствиями.
Один из сыновей Омса или Якоб Бомсма:
– Неужели вы на рынок, миссис де Йонг?
Удивленный взгляд на гору овощей.
– Да, на рынок, мистер Бомсма.
– Не женское это дело, миссис де Йонг. Лучше бы вы остались дома, а на рынок пусть ездят мужчины.
Ее мужчины открыли глаза – ребенок вопросительно, пес доверительно.
– Мои мужчины со мной, – ответила Селина.
Ее всегда считали немного странной, так что соседа такой ответ не удивил. Она подстегнула лошадей, отказываясь признаться самой себе, что боится места, к которому они приближались. Теперь в домах вдоль дороги горел свет, и эти дома стояли ближе друг к другу. Она намотала вожжи на хлыст и, держа спящего мальчика одной рукой, другой достала из-под сиденья пальто из мешковины. Плотно завернула в него сына, сложила пустой мешок, чтобы получилась подушка, подняла ребенка и осторожно уложила его на бугристую постель из мешков с картошкой в задней части телеги. Мальчик спал. Наступила ночь.
Женщина немного ссутулилась, а старая телега со скрипом двигалась в сторону Чикаго. Совсем маленькая фигурка в черном платье, с шалью на плечах. Селина сняла с головы старую черную фетровую шляпу. Легкий ветерок ерошил ее прекрасные мягкие волосы, создавая небольшой ореол вокруг бледного лица, которое почти светилось в темноте, когда она поднимала его к небу. «Буду спать вместе с Большущим в телеге. Ничего нам не сделается. В городе тепло и на рынке тоже. За номер надо платить двадцать пять центов, а за двоих, наверное, возьмут все пятьдесят. Это только чтобы переночевать.
