Я, помнится, тогда в загранку смотал, в Европу, благо уже можно было. Побывал в Венеции, полежал на пляже в Лигурии с одной непритязательной француженкой, похожей на молодую Фанни Ардан. Европа тогда была не то что сейчас, жива была ещё её романтика, хотя уже приближался упадок, и это чувствовалось в воздухе, как горьковатый осенний запах среди зелени лета. Возвратился домой, мне моя секретарша (в то время у меня была вполне легальная консалтинговая контора «Вагнер и сыновья», хотя родных сыновей не имелось, равно как и дочерей, во всяком случае, я о них не знаю) с порога говорит: мол, Вадик Бронштейн звонил, настойчиво требовал вас.

Я текущие дела просмотрел и сразу с ним связался. Уже по голосу понял, что беда. А он мне сразу и говорит: Саша, мол, пропала. Выкуп требуют.

— А почему он в полицию не обратился? — спросила Бианка.

Я мягко улыбнулся. Наивное дитя!

— Тогда возможности нашей полиции были очень ограничены. Две тысячи второй год на дворе как-никак.

Я сразу про Чечню подумал. Мы-то их во Второй Чеченской дожали уже, но воровство людей там было поставлено на широкую ногу. На Западе вот Кадырова ругают, а если бы не Рамзан и его папа Ахмат, мир ему, Европа бы очень скоро узнала, каково это — выкупать беспечных туристов где-то в горах. Но всё оказалось ещё хуже. Девочка поехала в Грузию — пубертатный период, даже родителям не сообщила. Поселилась в гостинице. Там ей сказали, что номер на двоих и других нет. Администратор мелким бесом вьётся, прощения просит, едва ли не подмётки лижет: «Мы снимем вам роскошные апартаменты с видами на море и горы за ту же цену, а как делегация съедет, так и вернётесь». Она ушки-то и развесила, села в их машину и поехала. Отвезли её на, как тогда говорили, «блат-хату». Там таких девочек, как она, — семнадцать душ на цепи. Продавали каждую ночь, кто хотел, тот и имел, и плевать, что это насилие, что они орали, как резаные. Некоторые сами просились на наркоту, других подсаживали…

Бианка вздрагивает, и я продолжаю уже мягче:

— Её, правда, пока отдельно поселили, просекли, что у неё родители богатые. Крест мой отняли только. А что отец сделать может? Перечислить им выкуп? А отпустят ли они девочку, когда деньги получат? И условия свои не поставишь, не в том ты положении. Вот Вадик ко мне и обратился.

Мы живём, конечно, не в голливудской реальности, где Арни Шварценеггер, как в фильме «Коммандо», в одиночку выносит мафию, спасая свою дочь. Но когда на чаше весов — жизнь девочки, которую ты к тому же знал всю жизнь… и которая, когда подросла, стала так похожа на ту, с кем встречал когда-то рассветы: глаза, улыбка, то, как она поправляет волосы… Одиннадцать друзей Оушена найдутся у каждого мужчины — собрал небольшую бригаду, и поехали в Поти.

Вычисляли мы этих тварей долго — шифроваться они умели, грузины эти. Но вычислили, конечно, нашли их притон, ворвались. Девочек освободили, всех остальных перебили… не в смысле «убили», нет… иногда убить — это меньшее из наказаний. То, что ребята там увидели, — такого ни в Афгане, нигде больше мы не встречали.

Знаете, Бианка, нет ничего омерзительнее, чем издеваться над тем, кто не может ответить. Даже в тюрьмах, где, как считается, одни отбросы общества, насильников встречают так, что просто одиночка им раем кажется, хотя за колючей проволокой совсем не рай. Отсюда жестокость — били так, чтобы не убить, а сломать. Хоть распинайте меня, это справедливо. Око за око, как говорится: пусть на своей шкуре, гниды, почувствуют, каково быть слабыми и беззащитными! Об одном жалею: что не мог вычислить всех «клиентов» этой богадельни и проделать с ними то же. А они, по сути, ещё хуже ведь. Эти-то бандюки, понятно, а те вроде как респектабельные твари, законопослушные…

Ввалился я к их главному — он в том же доме жил, только вход с другой стороны, изолированный. Лет под шестьдесят ему было, красивый такой аксакал, на Вахтанга Кикабидзе похож, если знаете такого. Борода даже не седая, серебристая. С дочкой сидел. Дочь счастливая — и понятно почему: по фигуре видно, месяц седьмой у неё, похоже. И свадьба на носу. Вот что с ними делать?

Есть у вас, наверно, сказки про оборотней. Во всех народах они есть. А ведь сюжет этот из жизни взят. Живут рядом с нами такие вот оборотни. Дома они нормальные, уважаемые, даже почтенные граждане, а спустись в подвал их жизни — такое увидишь, что любой монстр Голливуда симпатяжкой покажется.

И девочка его — хорошо одетая, упакованная. Смотрю я на них, и кажется мне, что с их цацек — с её серёжек с бриллиантами, с его «роллекса» — кровь стекает с гноем пополам. Она-то, наверно, про подполье своего дома и знать не знала. А он? Почтенный старец, а внутри — тварь мерзкая.

Вывел я его в коридор под дулом пистолета, девочке велел внутри сидеть. Отделал, как Бог черепаху, места на нём живого не оставил. Он, правда, даже не орал почти, терпел, гнида, вскрикивал иногда, хотя уж делать больно я умею. Хотелось мне, чтобы эта падаль за каждую слезинку тех девочек ответила. У Бога с ним, конечно, свои счёты, но мне так спокойнее. Там, где плюют на любовь, только страх — надёжное оружие. На каком-то из ударов он начал синеть, хватать ртом воздух, потом упал и затих — сердце не выдержало. Я велел ребятам с девочками уматывать как можно быстрее, и сам с Сашей, дочкой Светы, сделал ноги. Добрались до перехода, и ищи ветра в поле, эх-х-х…

Нашли они. Недооценили мы грузин, у них по всей России связи, да и дедок этот тоже непростой оказался. Местный авторитет, а официально — крупный бизнесмен. Да ещё пара человек из его банды так и загнулась после наших побоев. Они нас чуть ли не через Интерпол искали и нашли-таки меня…

Я роюсь по карманам, достаю сигарету и закуриваю, хотя сам отдавал приказ не курить в подземелье. Бианка молчит, смотрит задумчиво, но без осуждения. Странно…

— Взяли меня, — продолжаю я, выпуская дым, — только меня одного, ребят своих я не сдал. Долго за мной тюрьма ходила. У колыбели моей стояла, в армию провела и ждала из неё так, как невеста не