Шрифт:
Закладка:
Нельзя привязываться к чужому ребенку.
Хотя на самом деле, Эстель не такая уж и чужая. Не знаю, можно ли назвать ее кровной родственницей Тимошки, но она — его двоюродная сестренка.
И со стороны Воронцова очень неправильно таскать в дом женщин, с которыми ему просто хочется переспать, лишь бы было по его. Надеюсь, таких не очень много. Иначе это нанесет ребенку психологическую травму.
— Я тебя не отпускал! — рявкает оставленный за спиной Виктор.
У меня вскипает, но высказаться этому самодуру не дают взбежавшие на второй этаж дети.
— Варя, заплети косичку! — с присвистом требует Тиль.
— Мам, пошли я тебе покажу… — и тут он замечает сумку и начинает кукситься: — Я не хочу уезжать!
Мне и жалко его, и злит. Не хочет. А мне что делать?
— Ты обещала вчера, что заплетешь! — топает ногой Эстель.
— Ну, конечно, — смешавшись бормочу я, хотя совершенно не помню, чтобы я обещала что-то такое. Но я — тряпка, и малышке отказать не могу. — Неси резиночки.
Тиль уносится в детскую, почти сшибив с ног Воронцова, а я тащу упирающегося Тимку в свою спальню.
— Не хочу уезжать! — неожиданно скандалит он. Совсем непохоже на него. Избаловался, что ли?
— Тимофей Сергеевич! — одергиваю его я и тут же затыкаюсь.
Ничего особенного в его отчестве нет, весьма распространенное, но мне все равно страшновато.
И внезапно раздавшийся голос, незамеченного мною приятеля Виктора, меня пугает:
— Ух ты какой! — посмеиваясь, рокочет он. — Мужик. Властный босс.
Господи, так и дурой стать недолго. Но стоит мне выдохнуть, как гость добавляет:
— На Тиль-то как похож. Особенно вихром на макушке…
Дернувшись, я нервно оборачиваюсь и затравленно смотрю на сокрушителя моего спокойствия.
Черноволосый высокий мужчина с цепким и ярким синим взглядом, стоит оперевшись плечом на косяк возле кабинета Воронцова. При виде его волевого подбородка сразу становится понятно, кто тут на самом деле властный босс.
Что-то у меня сомнения возникают, насчет того, кто реальная жертва в его браке. Вероятность того, что именно Лиза его окольцевала, стремится к нулю.
— Егор, — представляется он и возвращается к пристальному разглядыванию Тимошки.
Сейчас все наши с Воронцовым дрязги отходят на дальний план.
— Мам, больно! — возмущается ребенок, которому я от испуга вцепляюсь в плечо.
— Прости, солнышко, я нечаянно, — лепечу я и стараюсь спокойно ответить этому кошмарному человеку с отличным зрением: — Все маленькие чем-то похожи…
Ситуацию спасает вернувшаяся Тиль.
Размахивая розовой расческой, она зовет нас с Тимом в спальню, и я с облегчением скрываюсь за дверью.
И какое-то время прислушиваюсь к разговору снаружи.
Глава 43
— … у меня глаз-алмаз, — настаивает Егор, заставляя меня покрываться липким потом.
— Это точно не мой ребенок, — огрызается Воронцов. — Я бы запомнил такую, как Варя.
— А говорил, что смотреть не на что, — подначивает его приятель.
— Тебе — не на что. У тебя есть жена, туда и пялься.
— Ты за меня не переживай. Я со своей глаз не спускаю, а вот ты слепой.
— Слушай, мне не до этого! — психует Виктор. — Давай, твой родится, и мы сравним его с фотками новорожденной Тиль. Сто пудов на одно лицо будут — лысые и беззубые. И что? Скажешь, я его Лизе сделал?
— Ты меня не слышишь.
— Я понимаю, что с твоим семейным анамнезом, тебе внебрачные дети везде мерещатся, но это не тот случай, ясно? Таких интриг у нас не было.
— Зато были другие…
Голоса затихают.
Видимо, мужчины или вернулись в кабинет, или спустились вниз.
Ладошки у меня мокрые.
Вот дался этому Егору чужой ребенок! Куда он лезет?
— Косичку! — заставив меня вздрогнуть, в сознание врывается требовательный голосок Эстель.
Мое ойканье вызывает детский смех. И Тиль, и Тим передразнивают меня, пока я орудую расческой.
Справившись с пухом Эстель, я переодеваю Тимку в приготовленное, но как только я берусь за свои джинсы, Тиль возвращается ко мне с печальным видом и резинкой в руке.
— Упала, — виновато сообщает она, и я снова переплетаю светлую головку.
Удивительная резинка, пока я пытаюсь переодеться, она несколько раз повторяет фокус с падением, но несмотря на все ухищрения Эстель, я все-таки заканчиваю переодевание под гундеж Тимошки.
— А зачем нам уезжать?
— Бабуля уже по тебе соскучилась, а ты разве нет? — делаю я большие глаза.
Ребенок задумчиво сопит, а потом предлагает выход из ситуации:
— Давай бабулю привезем сюда.
Детская непрошибаемая логика. Почти как у Воронцова, блин.
— А как же садик? Нам же надо ходить в сад… — заговариваю я Тимке зубы, поправляя лямки комбинезона.
— Надо?
— Да. Это твоя мужская работа — ходить в садик, пока я работаю…
Господи, что я несу?
Внезапный треск привлекает мое внимание. Это Тиль швырнула свою розовую расческу прямо в дверь.
— Ты плохая!
— Почему? — теряюсь я.
— Ты не должна уезжать! Тебя мне подарили. Насовсем!
— Тиль, я не… — пытаюсь подобрать слова, потому что нижняя губа малявки дрожит, но она уже не слушает. Убегает в отцовскую спальню, и я слышу, что она там ревет. Сердце разрывается, но входить в комнату Виктора я не стану.
Тим тоже начинает кукситься, но я перехватываю его ладошку покрепче:
— Тим, нам пора.
Скандал он не закатывает, но за мной плетется нога за ногу. Мы спускаемся вниз на кухню, чтобы попрощаться с Екатериной, которая все еще разговаривает с Лизой о каких-то не то георгинах, не то гиацинтах.
Заметив наше появление, Екатерина заметно огорчается.
— Ну вот… Уже? А я на вечер задумала пирог с клубничным вареньем… — расстраивается она.
Тимка, разумеется, начинает канючить. Я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не прикрикнуть на ребенка, который ни в чем не виноват.
— Нас дома ждут, — криво улыбаюсь я, пытаясь одновременно и натянуть на Тимошку шапку, и вызвать такси.
Как водится, когда машина нужна срочно, время ожидания просто как до следующего прилета кометы Галлея…
Мной одолевает невроз. Я уже ребенка в семь слоев нарядила, а машину не назначают. Он сейчас взмокнет весь.
— Лиз, — окликает Егор из прихожей задумавшуюся жену. — Поехали, ты еще хотела коляску посмотреть.
Лиза, встрепенувшись, переводит взгляд на меня:
— Хотите, мы вас подвезем? Вы же в город?
Егор и его сообразительность меня пугают, и я блею:
— Неудобно, спасибо, но не стоит…
— Очень даже удобно, — появившийся на пороге кухни Егор
