Шрифт:
Закладка:
Что говорить, я, разумеется, была напугана. Думаю, любая женщина на моем месте находилась бы в состоянии глубочайшего психологического шока. А еще я никогда не видела так близко мертвые тела. И тем более жутко было, что это трупы тех людей, которых я когда-то искренне любила.
Так же искренне, как сейчас ненавижу…
Когда самолет, покидающий эту прекрасную и нищую страну, взлетел, меня начал колотить озноб. Иван накинул мне плед на плечи, взял мои руки в свои и сказал:
– Все закончилось. Слышишь меня? Все позади.
И тут я начала плакать.
Будто порвалась во мне натянутая струна, которая чудом не разрезала надвое мое сердце. Слезы текли ручьем, заливали шею, блузку. Мне хотелось кричать, выбросить из себя все накопившееся эмоциональное напряжение – но краем сознания я понимала, что нельзя, что люди в самолете не поймут, что не объяснишь каждому, не расскажешь, что я пережила.
Потому я сидела молча, чувствуя, как слезы вымывают из меня омерзительную грязь, которой наполнили мою душу когда-то очень близкие для меня люди. Ее много еще было во мне, той грязи жесточайшего разочарования, тем не менее я чувствовала, что мне понемногу становится легче.
Подошла стюардесса.
– Мисс, с вами все в порядке?
Я посмотрела на нее сквозь соленую пленку слез.
– Благодарю вас. Со мной все в полном порядке. Впервые за много дней.
Стюардесса посмотрела на Ивана, осторожно держащего в своих ладонях мои руки, словно драгоценность, кивнула понимающе, улыбнулась. И еле слышно вздохнула, ничего не сказав больше.
Ничего и не надо было, все я прочитала в ее взгляде.
Красивая, высокая, фигуристая.
Многие мужчины не против были бы закрутить роман с такой девушкой, но далеко не каждый из них согласится ждать такую из ее многочисленных рейсов. И даже согласившись, однажды наверняка скажут:
– Выбирай. Или семья, или небо.
А она ответит:
– Небо и есть моя семья. – И улетит в свое царство облаков и такого близкого солнца, оставив на земле все, что может подрезать ей крылья…
– О чем ты думаешь? – спросил Иван.
– О твоей песне, – ответила я. – «Каждая птица ищет свое небо. Каждое небо ждет свои крылья». Красиво сказано. Я тоже однажды хочу найти свое чистое небо, без туч, молний и облаков. Чтобы в нем были только я – и мое солнце, ради которого я буду жить. А оно будет нежно согревать меня своими лучами.
Он улыбнулся.
Еще немного, и он, возможно, научится улыбаться по-настоящему, не боясь раскрыть свою душу, широкую и чистую, как небо за иллюминатором самолета.
– Наверно, все этого хотят. Но не каждый готов признаться в своем желании. Даже самому себе.
– Почему?
Иван пожимает плечами:
– Люди боятся своих чувств. Опасаются, что их оттолкнут, оскорбят, унизят. Выбьют из рук сердце, вырванное из груди и протянутое другому человеку. Это очень больно, когда ты отдаешь самое дорогое, что у тебя есть, а потом видишь, как твое сердце равнодушно растаптывают.
– Понимаю… Люди боятся боли. И пустоты внутри, заполненной слезами и горькими воспоминаниями. Трудно жить без сердца.
– Нормально, – усмехается он. – Со временем понимаешь, что так даже легче. Нечего отдавать. И незачем.
– У тебя есть сердце, – убежденно говорю я. – Бездушный, бессердечный человек никогда не рискнул бы жизнью ради незнакомой девушки. А я даже не знаю, как тебя отблагодарить за то, что ты сделал.
– О чем ты? – удивляется он. – Для меня естественно помочь тому, кто нуждается в помощи. Самая лучшая благодарность для меня – это увидеть искру счастья в глазах, потухших от горя. Это значит, что я живу не зря. В этом мое Предназначение.
Чувствую, что сейчас запла́чу вновь, на этот раз от чувств, переполняющих меня. Для него счастье – рассматривать глаза тех, кому он помогает. А для меня – сидеть рядом с ним, чувствовать тепло его рук… и не думать о том, что он скажет, когда самолет приземлится.
Но все, чего мы боимся по-настоящему, рано или поздно происходит…
Самолет садится.
Люди вытекают из него разноцветной лентой и уходят в свои привычные жизни.
А мы с Иваном стоим возле аэропорта – и молчим. Не знаю, как он, а я боюсь слов, после которых наши дороги могут разойтись навсегда…
Или же нет?
Если боишься чего-то, нужно самой делать первый шаг навстречу своим страхам. Этому научил меня Иван, и я хорошо запомнила этот урок.
– Ты не торопишься?
Его бровь удивленно приподнимается:
– В смысле?
– Я бы хотела пригласить тебя в гости. Ненадолго. Что скажешь?
Ну вот, выпалила то, что копила в себе весь полет, но не была уверена, что скажу. Ведь и я, как и он, боюсь, что мое сердце с его незатянувшимися ранами вновь будет растоптано…
Кладу руку себе на грудь, потом протягиваю ее к нему ладонью вверх.
И тихо говорю:
– Ну что, Снайпер, примешь ты мое сердце?
…Его лицо изменилось.
Внезапно упала каменная маска, делающая его таким неприступным. Исчезла, рассыпалась на тысячи осколков. Лишь два из них задержались в его глазах, блеснув влажной искрой в свете вечерних огней аэропорта.
Он сделал шаг ко мне, наклонился… Сухие, обветренные губы осторожно и нерешительно коснулись моих, а его дыхание – моего лица.
– Ты правда этого хочешь?
Его слова запутались в моих ресницах, превратившись в соленые капли, потекли по моим щекам…
– Да, – прошептала я. – Больше всего на свете.
Его губы стали смелее – и я ринулась навстречу им, теряя себя, забыв о том, что люди, выходящие из здания аэропорта, вынуждены обходить нас, как река деликатно обтекает две скалы, застрявшие посреди ее русла…
А потом было такси, где мы целовались как сумасшедшие. И был там все понимающий молчаливый водитель, лица которого я, конечно, не запомнила, но была очень благодарна ему за то, что он просто выполнил свою работу, не проронив ни слова…
Машина остановилась возле дома, который я так долго считала тюрьмой. Который ненавидела последнее время, как заключенный ненавидит свою камеру, какой бы благоустроенной она ни была.
Да что говорить?
Вся моя жизнь последние месяцы являлась этой самой камерой, в которой я сама себя заперла – и не могла найти сил, ни физических, ни духовных, чтобы совершить побег.
И вот сейчас рядом со мной стоял человек, из рук которого я получила назад два самых драгоценных подарка – свою жизнь и свою свободу.
Сто́ят ли они моего сердца?
Думаю, что конечно стоят.
Это будет честный обмен.
Тем более что мое сердце не против.
Глава 31. Иван
Это были восхитительные дни.
Когда можно было тонуть лицом в ее волосах, впитывать в себя аромат ее тела, греться в лучах ее искреннего чувства…
И ни о чем не думать.
Просто отключить в себе функцию размышления о том, что будет завтра, о том, что все хорошее рано или поздно заканчивается…
Без сомнений, безоглядно, как в омут головой ринуться в пучину наслаждения, дарить его – и принимать ответные подарки, равно бесстыдные и восхитительные для обоих…
Но однажды, после полутора недель такой жизни, мысль все-таки пришла.
Она давно стояла тенью
