– А я и не понял…

– Да, конечно. Я не должна была вести тебя туда. Не знаю, зачем я это сделала. Не то чтобы я хотела заставить его ревновать или что-то в этом роде. Я не пытаюсь играть в игры, чтобы его вернуть. Если честно, все совсем наоборот.

– Что ты имеешь в виду? – Мое сердце забилось быстрее.

Оливия сжала мою руку, и от этого прикосновения по моему телу прошла волна электрического тока.

– Я хотела, чтобы он понял – между нами все кончено, нет никакой надежды и он должен двигаться дальше. Это сложно, потому что мы все еще друзья и учимся вместе. Но если ты думаешь, что я тебя использовала, то это тоже не так.

Я не знал, что сказать. Я мог только смотреть на нее в темноте машины, когда лишь короткие всполохи городских огней освещали ее прекрасное лицо.

– Я не хочу ничего предполагать, – сказал я наконец. – Но я не до конца понимаю, что происходит.

– Правда? – Она легко засмеялась и в этот момент показалась мне трогательно уязвимой. – Я думала, ты точно поймешь. Я вела себя так ужасно предсказуемо – сперва забыла про бланк, потом уговорила родителей пригласить тебя на ужин. Кажется, ты удивлен. Теперь я чувствую себя глупо.

– Не надо, – сказал я, втайне довольный. Нет, не просто довольный. Я был на седьмом небе от счастья. – Когда ты опоздала, я думал, ты не придешь. Когда ты вошла в комнату, я был так рад тебя видеть.

Я услышал, как она с облегчением выдохнула. Мы проехали под фонарем, и ее лицо осветилось улыбкой. Она наклонилась и коснулась моих губ своими. Они были мягкие и теплые, а на вкус – как сладкие сливки и карамель. Я взял ее за подбородок, и мы быстро поцеловались, когда машина остановилась перед ее домом.

Мы отстранились друг от друга, но я еще долго не мог прийти в себя. Вышел швейцар и открыл Оливии дверь.

– Добрый вечер, мисс Гамильтон, – сказал он. – Доктор Робинсон.

Мы вышли и постояли немного на тротуаре, улыбаясь друг другу, пока швейцар не понял, что в его услугах больше не нуждаются. Он тактично скрылся внутри, и «Роллс-Ройс» отъехал от тротуара.

– Увидимся в воскресенье, – сказала Оливия и объяснила, как найти их яхту на пристани. Потом поцеловала меня в щеку и вошла в здание.

Мне хотелось стоять там и смотреть, пока она не войдет в лифт, потому что я не мог оторвать от нее взгляд, но я заставил себя повернуться и пойти прочь, к своей машине. Идя по улице, я улыбался. Я никогда не испытывал такой эйфории.

Но потом я посмотрел на часы. Было далеко за полночь. Мелани не знала, что со мной. Мое тело похолодело, и улыбка угасла, стоило мне представить выражение ее лица. Ей, должно быть, очень плохо. Я ускорил шаг и полез в карман за ключами.

Глава 17. Мелани. Нью-Йорк, 1986

Но это было невыносимо. Я ждала, когда он приедет, всю ночь. Следила за часами с десяти вечера, каждые пятнадцать минут подходила к окну и вглядывалась в темноту.

Почему он так со мной поступал? Он знал, что разлука с ним угнетает меня. Но уже несколько недель он вел себя холодно и отчужденно, хотя я делала все, что в моих силах, чтобы он увидел, как сильно я люблю его и нуждаюсь в нем. Он ведь понимал, что он источник всего моего счастья, что время, которое мы проводили порознь, было лишено для меня смысла. Будто земля переставала вращаться, а солнце гасло – пока он не входил в мою дверь и не улыбался мне. Лишь тогда все было в порядке, и солнце снова сияло.

Почему он не позвонил предупредить меня, что опоздает? Или хотя бы дать мне понять, что он не забывает обо мне?

Отойдя от двери, я сделала несколько глубоких вдохов и напомнила себе, что сегодня вечером он был с богатыми красивыми людьми. Не кричи на него. Будь с ним ласкова. Иначе он может уйти.

Он постучал, и я попыталась разгладить отеки под глазами, но какой в этом был смысл? Все мое тело отекло. Последний месяц я только и делала, что набивала желудок мороженым и чипсами. Я ненавидела себя. Я ненавидела то, как выглядела, когда открывала дверь.

Он стоял на лестничной площадке, засунув руки в карманы новенького темного костюма с галстуком и блестящими туфлями, тоже новыми. Он был таким элегантным и красивым, что это зрелище поселило во мне тревожные мысли о гламурном званом ужине, общении и всех стильных женщинах, которые там были. Я представляла их в платьях от Гуччи, на высоких каблуках, пахнущими дорогими французскими духами. А я стояла на своей маленькой кухне, на мне была старая хлопковая пижама с поясом на резинке и такой же старый потертый халат. Стоило ли удивляться, что я мучилась? Что я боялась того, что Дин меня бросит?

– Привет, – виновато пробормотал он.

Внезапно и непреодолимо мне захотелось схватить его за лацканы пиджака и яростно трясти, умоляя никогда больше так со мной не поступать. Он не мог задерживаться допоздна и заставлять меня ждать и гадать, что он делает и с кем.

– Входи, – сказала я и сделала шаг назад. Он вошел, я закрыла за ним дверь и заперла засов. – Ужин затянулся. Это что, новый костюм?

– Да. Кэролайн не обрадовалась бы, явись я в мятом костюме со школьного выпускного, так что мне пришлось быстро сбегать за новым после работы.

– Хорошо выглядишь.

– Спасибо. – Он снял пиджак, повесил его на спинку кухонного стула и поцеловал меня в щеку. – Как прошел вечер?

Он казался усталым. Рассеянным.

Господи, что происходит?

Его спокойная манера была невыносима. Он был ко мне равнодушен. Он был несчастен. Ему было скучно.

– Хорошо, – ответила я, пытаясь скрыть панику и внезапный гнев. – А твой?

Он прошел за мной к дивану, сел и ослабил галстук, словно почувствовал облегчение, наконец оказавшись дома. Но я ни на секунду не поверила, потому что он отказывался смотреть мне в глаза. Он не сводил взгляда с телевизора, хотя звук был приглушен.

– Было интересно, – ответил он уже более оживленно. – Ты бы видела это место. Вестибюль весь из мрамора, швейцар в униформе. У этой семьи три верхних этажа дома с отдельными открытыми террасами и видом на Центральный парк, а еще дворецкий, который открывает дверь, и куча слуг. Все