Шрифт:
Закладка:
«Пусть и похитила нас с мамой Валечкой Баба Яга, но все-таки она добрая!»
Иногда сквозь сон она слышала, что Баба Яга могла быть и злой: когда отчитывала ее маму Валечку.
– Куда ты собралась? А он знает, что у тебя ребенок дома? А почему не сказала? Валечка, ты головой думай: сперва ребенок, потом мужик…
Мама Валечка что-то неразборчиво звенела в ответ.
– Нет, – возражала ей бабушка, – нет таких принцев, повывелись. И Любке не пророчь. Не промывай мозги девке. Пусть живет своим умом, в своей норе. Кто на пузе рожден ползать, тот со скалы грянется, если взлететь надумает.
И снова обиженно звенела что-то мама Валечка.
Любава не знала, часто ли это повторялось: иногда ей казалось, что эти разговоры преследовали ее каждую ночь. Но однажды они прекратились. Бабушка, кряхтя, забралась к Любаве под ватное одеяло, и они спали вместе, обнявшись. Утром бабушка молча поставила перед Любавой тарелку с борщом.
В доме было подозрительно тихо. В обед часы пробили «бом-бом», и бабушка поставила на стол вареники с вишней.
Вечером Любава не выдержала.
– А где мама Валечка? – спросила она.
– Валентина-то? – отозвалась бабушка, не оборачиваясь. – Поехала на работу устраиваться. В Москву. Я старенькая уже, пенсия маленькая. Вот она и поехала. А нам будет подарки и деньги присылать.
– А когда она приедет домой?
– Не знаю, – через долгую паузу отозвалась бабушка, медленно вытирая руки старым полотенцем, – прискачет, коза, никуда не денется…
Но мама Валечка не вернулась.
Осталось от воспоминаний о ней только то, что вот-вот закончится первая часть сказки, где красивая и скромная девушка живет в избушке у старой ведьмы, и начнется вторая: где девушка встречает принца и уносится с ним во дворец на свадебной тройке. Так обещала Любаве мама.
Это был вечер перед Новым Годом: он, Принц, появился в вихре сверкающих снежинок, с бутылкой игристого вина, молодой и красивый-красивый! Любава никогда не видела таких красивых парней! Даже Лешка Вольник, общепризнанный красавец, и тот померк рядом со Степаном.
Это что же? Любовь?
Любава пытливо всматривалась в снежное видение: Степан нацепил бороду Деда Мороза и хохотал, повторяя за ней слова детских стишков. Он был такой воспитанный! Ни одного ругательства, в отличие от многих, кто двух слов без мата не мог связать! Он подавал Любаве руку и открывал перед ней двери, он деликатно играл с ней в снежки, ни разу не залепив в лицо, как любили закончить забаву ее однокурсники по институту культуры.
Он кружился в хороводе, и Любаву изнутри переполняло нежное трепещущее чувство, словно розовое вино наполнило ее целиком.
О, мой принц, думала она, неужели это ТЫ?
Бабушка, узнав, кто и из какой семьи сватается к ее внучке, покачала головой.
– Люба, – сказала она, – я тебе желаю счастья, но помни – твоя мама была дура, прости меня господи. Не повтори ее судьбу.
И с таким странным напутствием от злой ведьмы Любава вышла замуж за прекрасного принца, который привез ее во дворец и погрузил во вторую часть сказки.
Нет, нет, никаких больше принцев, во сне думала Любава, в третьей части они превращаются в чудовищ и терзают бедных принцесс, а добрые ведьмы уже ничем не могут им помочь…
2
О, пальмы! Везде, где вы растете прямо из земли, безо всяких кадок, там и есть рай! А если вы растете на полосе белого песка и под вами шныряют крошечные крабы, а рядом шумит прибой, а в баре на пляже можно взять пинья-коладу в кокосе, в ней будет крошечный бумажный зонтик, там рай превращается в Романтическую Вечность!
Степа кружился вокруг бара в цветастой рубашке, позировал Лане, которая вела инстаграм и снимала все подряд. Он нырял с аквалангом и восхищался проворностью и красками рифовых рыбок, много пил и загорал, вечерами плавал в бассейне и первые три дня был опьянен происходящим.
Через три дня его стали одолевать разные мысли: во-первых, он обнаружил, что звезда сердца его, Лана, далеко не самая классная девушка в мире. Даже, если сказать честно, серая мышка она была по сравнению с теми райскими птицами-девами, что населяли остров. Те были сладко-шоколадными, с длинными, стройными и одновременно аппетитными ногами, с мелко вздрагивающими ягодицами, идеально круглыми в крошечных, почти незаметных ниточках бикини.
Лана по сравнению с ними была просто стройная корова. Но далеко не газель.
Это была половина беды. Вторая половина заключалась в том, что Лана, поозиравшись по сторонам, тоже прекратила фотографировать Комкова голым на фоне прибоя и как-то высказалась с напряжением в голосе:
– Когда ты успел так разожраться?
Степа вознегодовал. И вывалил ей все, что думает о шпинатных супах и брокколевых котлетах.
– Мало того что я от них сижу в сортире часами, так я еще и разжирел!
– Нельзя разжиреть на такой еде! – воскликнула Лана, а Степа похлопал ладонью по своему волосатому пузу, мол, ты ошибаешься, крошка.
Про макдональдсы и шаурму он ей, естественно, ничего не сказал.
Не они же виноваты, в самом деле!
Обида засела в Степиной голове. И вечером, когда они оба лежали и млели под нежными сильными руками массажисток, он вполголоса заметил:
– Даже обычная баба, считай, прислуга, и та здесь выглядит как модель.
– Модель чего? – спросила Лана сонно. – Эсминца?
Степа не нашелся что ответить.
Он отомстил Лане вечером, когда та, томно раскинувшись на песке, позировала для фото.
Выбрав самые неудачные и глупые ракурсы, он отснял ей серию фотографий в стиле «колхозный шик». Лана, отряхнув песок с длинных волос, взяла телефон, полистала фото и скривила губы.
– Ты издеваешься?
– А что такое? – невинно поинтересовался Степа.
В его душе кипела злость – он потратил бешеные деньги, чтобы привезти ее сюда, чтобы отдохнуть как белый человек, бизнесмен, который может позволить себе все самое лучшее. И что? Она подвела его. Это в унылом обрамлении маленького городка с населением в сто тысяч душ Лана выглядела жар-птицей, а здесь она… просто курица. И она не могла этого не понимать!
Значит, притащилась сюда… на халяву! Ничем не расплатившись за свое присутствие!
Удивительно, как много значит для сорокалетнего мужчины статус и достоинство, думал Степан. Раньше он таким не заморачивался. Но раньше и девки вокруг были молодые и упругие! Это потом у них началось: одной грудь отрезали, другая вон, жопу не могла приличную накачать!
Перед отъездом он готов был уже распрощаться с Ланой окончательно, но
