спасибо, мистер С. Вы же знаете, что я никогда на это не соглашаюсь. Я всегда иду полем, к тому же на обратном пути мне надо взглянуть на Мелзу. У нее уже почти срок подошел.

Она что, еще и повитуха? Ну что ж, иметь в такой час рядом с собой Одессу намного приятнее, чем медсестру в белом халате с холодными инструментами и бесполезным обезболивающим.

Одесса помахала нам на прощанье и ушла. Я заметила, что тарелка Табиты опустела. Джокаста поймала мой взгляд, и мы улыбнулись. Что касается меня, это было неоспоримое доказательство, и теперь я твердо знала: мне посчастливилось познакомиться с настоящей колдуньей!

Дэйви занялся чаем и кофе, я же, придерживая Джики на плече, собрала грязную посуду. Вскоре мы расселись вокруг стола, кто с чаем, кто с кофе, а Табита с чашкой горячей воды. Разговор зашел о завтрашней вечеринке.

— Какое слово было в прошлом году? — спросила Джокаста, пальцем собирая крошки яблочного пирога.

— Мясоедство. Сложная была игра, — ответил Эдвард.

Я решила внимательно слушать и помалкивать, может, тогда мне удастся понять правила этих чертовых рождественских игрищ и не придется, как обычно, задавать массу вопросов.

— А как вам шпалерник? — вслух подумал Дэйви.

— Это еще что за ерунда? — спросил Алекс.

— Ну, это когда растение сажают так, чтобы оно росло вверх по стене…

— Глупость какая. Такого слова никто не знает.

— Кристаллы! — выкрикнула Табита.

Все дружно взвыли.

Я чувствовала себя как в сумасшедшем доме.

— Пожалуйста, кто-нибудь, объясните мне, что это за рождественская игра и почему вы наперебой выбираете слова? — взмолилась я.

Стентоны все одновременно попытались мне объяснить правила. В конце концов я поняла, что смысл игры заключался в следующем: выбирают какое-нибудь слово, достаточно сложное, но не настолько, чтобы никто его не мог отгадать. А потом в течение всей вечеринки надо вести разговор с гостями таким образом, чтобы кто-то из них нечаянно произнес загаданное слово. А когда это случится, нужно завопить «Угадал!» во все горло, и тогда все гости набросятся на победителя и задушат его в объятиях. За победу полагался приз, плюс существовал еще какой-то ритуал с пуговицами, на которых изображен герб семьи, но в этом мне так и не удалось разобраться, слишком уж все было запутано.

— А какие у вас слова были раньше?

Все посмотрели на Дэйви, чья память, очевидно, была самой надежной. Он, как оказалось, отвечал за журнал игрищ. Дэйви вытащил большой блокнот в кожаном переплете.

— Мясоедство, как мы уже сказали. Ворсянка. Наковальня. Марципан.

— А еще я как-то раз вынудила епископа сказать слово «подмышка», — гордо добавила Джокаста.

Все рассмеялись.

— Карбункул. Григорианский. А помните, еще загадывали «доксографер»? — Дэйви захлопнул книжку.

— А это еще что такое? — спросила я.

— Это человек, который записывает мнения философов, — пояснил Эдвард. — Ну и год тогда выдался. Мы не расходились до пяти утра, но потом, я думаю, не обошлось без жульничества, потому что выиграла Одесса!

Я вспомнила своих родителей, которые если вдруг и устраивали вечеринку, то просто покупали пару бутылок хереса и пакетик сырных крекеров. Общение сводилось к обсуждению погоды, в лучшем случае кто-нибудь хвастал покупкой новой машины или недавней поездкой в отпуск за границу. Я попыталась представить своих родителей здесь, на рождественской вечеринке в «Аббатстве». Картинка вырисовывалась настолько невероятная, что я даже рассмеялась.

Джики спрыгнул с меня и стал разминаться, бегая по полкам шкафа. Спор по поводу слова разгорелся такой жаркий, что даже Табита слегка разрумянилась.

— Бутыль!

— Валтасар!

— Крещендо!

— Гондольер!

— Ерунда, ты бы еще матадора предложил!

— Какая жестокость! Разве можно так мучить бедных быков, как эти испанцы…

— Ой, Табита, да перестань ты. Мы же не говорим, что коррида — это хорошо, просто слово такое есть.

— Но мне все равно жалко бедных бычков…

— Минотавр!

— И кто, черт возьми, сможет угадать это слово?!

Джики с визгом носился по комнате. Я заволновалась, что он может ненароком разбить какую-нибудь вещицу, и поманила его виноградом. Он снова запрыгнул ко мне на плечо, и я погладила его. Джики застрекотал в ответ и принялся копаться в моих волосах. К этому я уже привыкла, хотя меня не оставляла мысль: а вдруг однажды он там что-то найдет?

— Придумал! — завопил Дэйви, тыча пальцем в Джики. — Примат. Что скажете? Ну, в смысле похожий на обезьяну.

— Дорогой, мы знаем, что значит «примат», — ответила Джокаста обиженно. Видимо, ее рассердило, что не она придумала такое замечательное слово.

— Отлично! — сказал Эдвард.

— А что будет, если никто не угадает? — спросила я.

Все уставились на меня в полном недоумении.

— То есть как? — удивился Алекс.

— Ну, допустим, никто не скажет слово «примат». Что тогда?

Эдвард откашлялся.

— За всю историю существования вечеринки ни разу не было такого, чтобы кто-нибудь не сказал слово. Вечеринка будет продолжаться до тех пор, пока кто-то не угадает. Если нужно, то несколько дней. Двери запирают на ключ и гостей пересчитывают. Никто не может уйти до окончания игры.

Мы покатились со смеху.

— Надо же было подумать такое, — разошелся Эдвард и ударил кулаком по столу. — Что слово не угадают! Непостижимо! Невозможно. Больше того, такого ни разу не было и не будет! Это я вам говорю!

— Эдвард, из тебя бы вышел прекрасный политик — ты так убедительно стучишь по столу кулаком! — восхищенно промолвила Джокаста.

Мы прошли в зал и расселись у камина. Джокаста взялась за вязанье и велела Дэйви достать семейные фотографии. Он вытащил огромный альбом из комода. Из него посыпались фотографии и, к моему удивлению, рентгеновские снимки. Алекс схватил один из них.

— О, это, кажется, мои ребра! Черт, больно было!

Джокаста ласково посмотрела на него и повернулась ко мне:

— По-моему, в костях есть какое-то особое очарование, правда? Конечно, когда на них подобающая плоть. (Я беспомощно кивнула — как будто раньше тоже много об этом думала и пришла к такому же выводу.) Я сохранила все рентгеновские снимки своих детей. Наверное, если собрать их вместе, то окажется, что они успели сломать все, что только можно. Их детские шалости часто были совсем не безобидными. Постоянно лазили по крыше и играли там в догонялки. Это же смертельно опасно! — вздохнула она, теребя вязанье. — Но я понимаю, что в детстве крыша «Аббатства» кажется идеальным местом для игр. Я их умоляла не лазить на крышу, но каждое лето, в полночь, они устраивали свои дурацкие гонки. Мы с Эдвардом слышали, как они цепляются за трубы и черепицу. И ничего не могли с этим поделать…

— Да, гонки по крыше… — Глаза