— Там, откуда ты родом, нет лошадей?

От седла, которое сосредоточенно рассматривала, примеряясь, как лучше в него забраться, я подняла глаза на Шону, гарцующего рядом на сером коне, и хмыкнула:

— Уже перебесился?

— Кто? — не понял он. — Жеребец?

— Ты.

Шона, казалось, растерялся, а потом грозно сдвинул брови.

— Если думаешь, что можешь говорить со мной таким тоном из-за того, что сказал принц Тургэн…

— Очень меня интересует, что говорит твой принц! — перебила я. — И каким "таким" тоном? Нечего выискивать оскорбления там, где их нет. А теперь отойди, попробую забраться на этого Карагёза…

— Его зовут Хуяг.

Уже вдев одну ногу в стремя и занеся другую, чтобы сесть в седло, я прыснула от смеха и выпала из стремени, повиснув на поводьях. Конь дёрнул шеей и недовольно захрапел, а Шона со своим жеребцом даже отступили на несколько шагов.

— Хуяг означает "броня", что в этом смешного?

Но тут к нам подлетел халху, сунувший мне поводья, и, ткнув в меня пальцем, распорядился, безбожно коверкая китайские слова:

— Ты — в лошадь.

— Забирайся в седло, — перевёл Шона и поскакал вперёд — остальные уже унеслись из конюшни.

Стараясь не обращать внимания на презрительный взгляд «наставника», я, кряхтя, вскарабкалась в седло и мысленно взмолилась всем ангелам, чтобы помогли мне вернуться в конюшню с целыми костями. Халху нетерпеливо кивнул на выход, и я дёрнула пятками, понуждая лошадь к галопу.

Коняшка оказался не чета смирной лошадке, на которой меня возил инструктор. Так и не поняла, как не выпала из седла, пока неслась, не разбирая дороги, по узким улочкам халхской столицы. В ушах звенело, дыхание срывалось, и я не сразу осознала, что вылетела в чисто-поле. Копья, воткнутые в землю, несколько всадников чуть поодаль и ещё толпа справа… Резкий свист скакавшего следом "наставника" — и мой конь остановился как вкопаный, а я влипла в его шею, опять каким-то чудом не вылетев из седла. В себя меня привёл крайне неприятный звук — ехидный смех, и, оторвавшись от лошадиной шеи, я увидела принца и его свиту, скаливших зубы. Но я сделала вид, что меня это не касается, и демонстративно зевнула, тут же получив тычок в спину от "наставника":

— Ты — туда! — скомандовал он, показывая на скопище лошадок, в сёдлах которых сидели… детишки лет четырёх-пяти.

И самое обидное — в седле эти карапузы держались гораздо увереннее меня и тоже хихикали, поглядывая в мою сторону. Вздохнув, я послушно направила моего Хуяга к этому лягушатнику. Пока каганёнок и иже с ним упражнялись, перескакивая через препятствия и стреляя из лука на скаку, я училась забираться в седло и не выпадать из него при малейшем дуновении ветра. Следуя повелительным тычкам и не всегда понятным командам, мне, наконец, удалось побороть робость перед вполне реальной опасностью что-нибудь себе сломать. Я уже забиралась в седло и спешивалась довольно резво — на зависть малышам, которые из-за росточка были вынуждены подтягиваться к луке, чтобы перекинуть коротенькие ножки через седло.

— Теперь — бег! — "наставник" шлёпнул моего коня по крупу, и тот понёсся рысью.

— Круглый! — крикнул халху, показывая рукой круговые движения.

Я слегка натянула поводья, чтобы Хуяг рысачил по кругу. В восторге, что уже могу держаться в седле, ласково похлопала коня по шее:

— А ты хороший, умный мальчик… — и не заметила опасности.

Они налетели сзади — с двух сторон, я даже не успела ничего понять. Свист сабли — с одной, удар плети по крупу моего коня — с другой, и Хуяг взвился на дыбы, а потом понёсся вперёд. Я слетела с его спины вместе с седлом и, слабо пискнув, приземлилась прямиком в кучку свежего конского навоза. Ошарашенная, оглушённая падением, кое-как приподнялась… и меня буквально затрясло от злости. Каганёнок и пугалище-Очир хохотали так, что чуть не вываливались из сёдел. А моё валялось рядом — с перерезанной подпругой. Это было объявлением войны, и я поклялась себе: оба дикаря ещё пожалеют, что мне её объявили. Поднявшись на ноги и не сводя с них немигающего взгляда, я провела испачканными пальцами полосы на лбу и щеках. А потом, стукнув кулаком в грудь, резко выбросила руку вперёд, указывая на них указательным и средним пальцами. Ханята загоготали ещё громче, но я уже отвернулась и, подобрав седло, похромала к коню, остановившемуся поодаль. Только взяла его под узцы, ко мне подлетел "наставник", ткнул пальцем в седло и покачал головой:

— Без.

— Знаю, что без подпруги не будет держаться, — раздражённо отозвалась я.

— Он хочет, чтобы ты ездил теперь без седла, — пояснил подоспевший Шона.

— Я и с седлом еле держусь в седле, — возразила я, не сразу поняв, что изрекла. — То есть… без седла шарахнусь коню под ноги и без помощи твоих любезных братьев.

— Сам виноват, — "посочувствовал" мне Шона. — Не нужно было задирать их. Хочешь моё?

Он мгновенно соскочил со своего скакуна, но я только зло отмахнулась.

— Оставь себе вместе со своими советами!

— Я не одобряю то, как они поступили с тобой, — Шона как будто растерялся.

— А мне всё равно, как ты к этому относишься, — отрезала я. — "Не нужно было задирать их"? Так вот, не нужно было им задирать меня! И ты держись от меня подальше, если не хочешь, чтобы и тебе досталось!

В бешенстве отшвырнув бесполезное седло, я оттолкнулась от земли и таки залетела на спину Хуяга. Легко ткнула его пятками в бока и потрусила в первом попавшемся направлении, стиснув поводья так, что побелели пальцы. Держаться без седла очень трудно: стоит коню вздохнуть чуть глубже — и я снова ухну вниз.

— Куда? — меня догнал наставник-халху, и, снова сделав круговое движение рукой, повторил:

— Круглый!

Мысленно пожелав ему пойти "по-круглому" куда подальше, я шумно выдохнула и тряхнула поводьями…

Когда жуткий урок, наконец, закончился, и мы вернулись в конюшню, я была готова рухнуть на колени и возблагодарить Судьбу, что снова стою на твёрдой земле. Без седла с Хуяга я хуягнулась ещё раз пять… или шесть — точно не считала. Каждый раз слышала язвительный смех каганёнка и его свиты, но даже не поворачивалась в их сторону. Шона больше ко мне не подходил, хотя раз или два я ловила на себе его взгляды. И уже жалела о своей вспышке — не стоило так срываться на единственного относительно вменяемого "приятеля", но не подавала вида. Девчонки тренировались вместе с нами, и моя юная почитательница явно собиралась приблизиться, но каганёнок преградил ей путь и что-то рявкнул по-монгольски, после чего она, как и Шона, ограничилась взглядами.

Потом был перерыв на омовение, потом — трапеза, за которой я опять подверглась моббингу. У каждого был свой низенький столик, и каганёнок опрокинул мой — я едва успела подхватить миску с супом, остальное выплеснулось мне на колени. А потом во всеуслышанье заявил, что в комнате несёт конским навозом. Но, уже решив для себя, что нахальный отпрыск хана ханов горько обо всём пожалеет, я не проронила ни слова и просто внимательно наблюдала за ним — где он сидит, с кем общается, что ест.