к мысли использовать любые средства и маневры, чтобы пробивать свои идеи и делать Пьемонт цивилизованной страной. Но глава кабинета все же в идеале предпочитал найти общее решение, устраивавшее все стороны.

Снятие закона о гражданском браке с повестки дня вызвало ответную реакцию со стороны левых. С трибуны палаты депутатов Брофферио обрушился с резкой критикой на правительство, которое предало доверие общества. Вместо того чтобы окончательно уйти от унизительного подчинения Риму, кабинет безвольно терпит поражение. Палата овацией встретила речь лидера левых.

Неприятный выпад, но дальше было серьезнее. Более умеренный депутат Джузеппе Саракко поинтересовался о результатах проводимых реформ. Страна открыла границы для свободной торговли, несла бремя невиданных налогов, строила сеть железных дорог и телеграфных линий, но испытывала хронический дефицит бюджета. Когда усилия народа дадут результаты? Пресса ловко подхватила указанные темы обсуждений и принялась клевать кабинет министров. Для Кавура это был весьма болезненный момент.

Вскоре внутриполитические разногласия отошли на второй план. Обострились отношения с Австрийской империей. Доверительный разговор между Виктором Эммануилом II и фельдмаршалом Радецким после побоища в Новаре и мирный договор не привели к тому, что оба государства начали испытывать особые взаимные симпатии. Пограничная река Тичино не стала линией дружбы, она разделяла два разных взгляда на положение вещей.

После войны Вена решила силой и страхом добиться покорности в пятимиллионном Ломбардо-Венецианском королевстве. Для этого все средства были хороши — усиление военного присутствия и наплыв немецкого чиновничества, наказания (публичная порка стала обыденным делом), цензура, слежка и давление на неугодных, экономические меры (повышение налогов, реквизиции, приоритет австрийским компаниям в бизнесе), правовая незащищенность местных жителей, расширительное толкование «политических преступлений» и тому подобное.

Раздраженные австрийские власти вели себя как колонизаторы в завоеванной, но не любимой местным населением стране. Чтобы покрыть дефицит военного бюджета 1848 года в полтора миллиона австрийских лир, в 1849-м был введен специальный сбор на нужды армии размером в шесть миллионов лир в месяц. Фиксированные налоги также были увеличены. Например, введен особый imposta prediale, который дал возможность властям получить 58 миллионов лир вместо ранее планируемых 38 миллионов. Налог на наследство в Ломбардии подняли до 5 % по сравнению с тремя в немецкоговорящих частях империи. По данным Зини, в 1849 году Ломбардия и Венеция пожертвовали 120 миллионами лир, из них всего 50 миллионов были израсходованы на собственные нужды королевства. А за два года чрезвычайные сборы составили около 200 миллионов лир[216].

Пострадавшая в период революции Венецианская область была окончательно обескровлена решением центра перенести всю торговлю, бизнес и судостроение из Венеции в Триест. 16 декабря 1849 года имперским указом королевство было разделено на две части — Ломбардию и Венецию. Генерал-губернатором над обеими частями был назначен Радецкий. Военным правителем Ломбардии стал Михаэль Штрассольдо-Графенберг (с 1857 по 1859 год — Фридрих фон Бургер), а Венеции — Антон Пухнер (с 1850 по 1855 год — Георг фон Тоггенбург-Зарганс, с 1855 по 1860 год — Александр фон Биссинген-Ниппенбург, с 1860 по 1866 год — Георг фон Тоггенбург-Зарганс). Фельдмаршал Радецкий получил практически неограниченные права на управление этой территорией. Без сожаления он вводил самый жесточайший порядок. Только за период с августа 1848-го по апрель 1849 года был приведен в исполнение 961 смертный приговор[217].

Местные итальянцы проводили политику пассивного сопротивления: избегали торжественных и увеселительных мероприятий, не посещали театры, не общались с оккупантами-австрийцами, уклонялись от налогов, возобновили антитабачную и антилотерейную кампании и т. д. Это нервировало власти, приводило к конфликтам, усилению репрессий и дальнейшему нагнетанию страстей.

Сразу после войны правительство призвало ломбардцев и венецианцев вернуться к мирной жизни и соблюдать лояльность по отношению к императору и государству. 12 августа 1849 года была объявлена амнистия для всех ломбардцев и венецианцев, а эмигрантам по политическим причинам приказано вернуться в свои дома до конца сентября. При этом был обнародован список из 86, преимущественно знатных и богатых, семейств, уличенных в антигосударственной деятельности, пребывание которых на территории империи было запрещено[218].

Несмотря на эти меры правительства, многие ломбардцы и венецианцы предпочли скрыться за границей, прежде всего в Сардинском королевстве. В ответ на этот поток беглецов 12 марта 1850 года Радецкий постановил, что старый закон, секвестрировавший имущество австрийских подданных, эмигрировавших без разрешения, должен неукоснительно исполняться. После многочисленных протестов центральные власти Вены пояснили, что эмигрантам разрешается проживать за границей и даже принимать иностранное подданство, не теряя своих владений.

6 февраля 1853 года сторонники Мадзини подняли восстание в Милане. Но оно не было массово поддержано горожанами и через несколько дней было жестоко подавлено австрийцами.

Правительство Пьемонта моментально отреагировало на эти события, усилив охрану вдоль границы с Австрией с целью не допустить перехода на свою территорию радикалов и вооруженных бандитов. Имперские власти ввели в Ломбардии и Венецианской области военное положение, а 13 февраля глава австрийского правительства граф Карл фон Буоль издал распоряжение, по которому имущество политических беженцев из Ломбардии-Венеции подлежало секвестрированию. Вена вполне разумно полагала, что этим шагом она подрывает экономическую основу для восстаний и неповиновений законным властям. Доходы эмигрантов, получаемые в землях империи, не должны быть источником проблем.

Правительство Пьемонта оказалось в сложном положении. С одной стороны, оно не поощряло восстание в Милане, но с другой — на его территории обосновались десятки тысяч беженцев из Ломбардии и Венеции[219]. Многие уже были натурализованными сардинцами, и их судьба не могла не тревожить власти королевства. Тема главенства Сардинского королевства на полуострове и борьбы за объединение Италии не снималась с повестки дня. Общественное мнение требовало предпринять меры против австрийского диктата.

Обдумывая дальнейшие шаги в сложившихся условиях, Кавур запросил имперское правительство разъяснить, намерено ли оно обеспечить соблюдение указа о секвестре по отношению к пьемонтским подданным. Дело принимало серьезный оборот, и глава кабинета министров обоснованно считал, что настоящий мотив Австрии — «дискредитировать наше правительство, чтобы унизить его в глазах Италии и Европы»[220].

Не ответить на вызов было невозможно, но и доводить дело до открытого конфликта походило на самоубийство. Четырехмиллионный Пьемонт, потерпевший несколько лет назад тяжелое поражение, не мог воевать с сорокамиллионной империей. Финансовая система была расстроена, а армия находилась в стадии реорганизации. На серьезную поддержку в Европе рассчитывать также не приходилось. По мнению великих держав, Австрия оставалась краеугольным элементом стабильности в Центральной и Южной Европе.

Ответ Вены не заставил себя долго ждать. Имперские власти полагали, что они защищают себя законными средствами и не должны отчитываться перед иностранцами. Эмиграция из Ломбардии способствует заговорам, тревожившим государство, а Сардиния