class="poem">

Этот листик был с Востока

В сад мой скромный занесен,

И для видящего ока

Тайный смысл являет он.

Существо ли здесь живое

Разделилось пополам,

Иль напротив, сразу двое

Предстают в единстве нам?

И загадку и сомненья

Разрешит мой стих один:

Перечти мои творенья,

Сам я – двойственно един.

«Но скажи, писал ты много…»

Зулейка

Но скажи, писал ты много,

И козявок пел и Бога,

Ясен почерк, точен слог,

От строки до переплета

Все – тончайшая работа,

Чудо каждый твой листок!

Ну, и в каждом для кого-то

Был любви твоей залог?

Хатем

Да, от глаз, к любви манящих,

Алых губ, зубов блестящих,

От улыбки, как весна,

Стрел-ресниц, кудрей, как змеи,

Белой груди, гордой шеи

Сколько раз душа пьяна!

Но и в каждой новой фее

Снилась ты мне, ты одна.

«Восходит солнце, – что за диво!..»

Зулейка

Восходит солнце, – что за диво! —

И серп луны обвил его.

Кто сочетал их так счастливо?

Что значит это волшебство?

Хатем

Султан – он в далях тьмы безмерных

Слил тех, кто выше всех высот,

Храбрейших выделив средь верных

И дав избранникам полет.

Их счастье – то, чем мы богаты,

И мы с тобой – как плоть одна.

Коль друга Солнцем назвала ты,

Приди, обвей меня, Луна!

«Любимая! Венчай меня тюрбаном!..»

Любимая! Венчай меня тюрбаном!

Пусть будет он твоей рукой мне дан.

И шах Аббас, владеющий Ираном,

Не знал венца прекрасней, чем тюрбан.

Сам Александр, пройдя чужие страны,

Обвил чело цветистой полосой,

И всех, кто принял власть его, тюрбаны

Прельщали царственной красой.

Тюрбан владыки нашего короной

Зовут они. Но меркнет блеск имен.

Алмаз и жемчуг тешат глаз прельщенный,

Но наш муслин – их всех прекрасней он.

Смотри, он чист, с серебряным узором.

Укрась чело мне! О, блаженный миг!

Что вся их мощь? Ты смотришь нежным

                                                       взором,

И я сильней, я выше всех владык.

«Немногого прошу я, вспомни…»

Немногого прошу я, вспомни —

Земное все ценю равно,

А то немногое давно мне

Землей услужливой дано.

Люблю и шум на дружном пире,

И тихий дом без суеты,

Но дух мой радостней и шире,

Когда с тобой мои мечты.

Тебе империи гигантской

Тимур бы власть и силу дал,

И груды бирюзы гирканской,

И гордый бадахшанский лал,

И, мед хранящие в избытке,

Сухие фрукты Бухары,

И песен Самарканда свитки

Ты принимала б как дары.

Я госпоже Ормуза новой

Писал бы с острова о том,

Как, весь в движенье, мир торговый

Расцвел, твой украшая дом.

В стране браминов неустанно

Трудился б рой и жен и дев,

В шелка и в бархат Индостана

Тебя роскошно разодев.

И землю, камни, щебень разный

Искусный жег бы ювелир,

Чтобы, создав венец алмазный,

Тебя украсить, как кумир.

Из моря б жемчуг доставали,

Ныряя, дерзкие ловцы,

Чтоб ты не ведала печали,

Диван сзывали б мудрецы.

И все коренья и куренья

Текли б из самых дальних стран,

Чтоб ты в восторге нетерпенья

Встречала каждый караван.

Но ты, пресытившись их видом,

Усталый отвела бы взгляд.

Кто любит, – я секрет наш выдам, —

Лишь другу неизменно рад.

«Мне и в мысли не входило…»

Мне и в мысли не входило,

Самарканд ли, Бухару —

Не отдать, отдать ли милой

Этот вздор и мишуру.

А уж царь иль шах тем паче —

Разве дарит землю он?

Он мудрее, он богаче,

Но в любви не умудрен.

Щедрым быть – тут дело тонко,

Город дарят неспроста:

Тут нужна моя девчонка

И моя же нищета.

«Красиво исписанным…»

Красиво исписанным,

Золотообрезным

Дерзким моим листкам

Ты улыбалась.

Простила, что хвастаю

Любовью твоей и моим

В одной тебе обретенным счастьем.

Простила милое самохвальство.

Да, самохвальство! Оно смердит

Лишь для завистников,

Для раздушенных друзей

И собственного вкуса.

Пусть радость бытия сильна,

Радость от бытия сильнее,

Когда Зулейка

Мне дарит безмерное счастье,

Бросая мне свою любовь,

Как мяч;

Его ловлю я

И ей бросаю в ответ

Себя, посвященного ей.

Вот то прекрасное мгновенье!

И вновь отрывает меня от тебя

То армянин, то франк.

Но дни поглощает,

Но годы длится,

Пока я вновь создаю

Тысячекратно

Все то, что ты расточила.

И снова свиваю

Счастья пестрого жгут,

Который на тысячу нитей

Ты распустила, Зулейка!

Здесь перлы поэзии,

Те, что мне выбросил

Страсти твоей могучий прибой

На берег жизни пустынный.

Искусными пальцами

Тонко подобранные,

Сплетенные с золотом

И самоцветами, —

Укрась ими шею и грудь!

Они – дождевые капли Аллаха,

Созревшие в скромной жемчужнице!

«Раб, народ и угнетатель…»

Зулейка

Раб, народ и угнетатель