Я изобразила смешок.

– Я, конечно, не врач, – добавила она. – Но должна сказать, что я видела шизофреников, и вы на них не похожи.

– Я не сумасшедшая, клянусь. Пока, по крайней мере. Я только хочу знать правду.

Она пристально смотрела на меня с минуту: я видела, что лед тронулся.

– Как вас зовут?

Я колебалась.

– Достаточно имени. Я Бет. – Она протянула руку, и я пожала ее.

– Алтея. Алтея Белл.

По глазам было видно, что фамилия ей знакома.

– Так, Белл. Вы хотите сказать, Уинн Белл? Парень, который собирается стать губернатором?

– Он самый.

Она присвистнула:

– И Уинн Белл хочет вас в психушку определить?

– Знаю, звучит не очень правдоподобно. – Я покачала головой. – Но так оно и есть.

– Любопытно. – Она посмотрела на меня внимательно, прищурила глаза, проскользнула мимо и уселась за компьютер. – Скажите, пожалуйста, ее имя, вашей родственницы.

Я выпрямилась:

– Коллирин Крейн.

Она набирала на клавиатуре.

– Но я также ищу свою мать, Трикс Белл. Умерла в 1987-м.

– Хм, так, – проговорила она через какое-то время. – Коллирин Крейн, вот, я вижу. А Трикс Белл нет. – Она посмотрела на меня поверх черной оправы. – Мне жаль. Это ваша мама, так?

– Да.

– Вы уверены, что она была в Причарде?

– Не вполне. Все говорят… все говорят разное.

Она наклонила голову и сочувственно посмотрела на меня:

– Неудивительно.

– Что вы имеете в виду?

– Даже в недавнем прошлом, в восьмидесятых, психиатрическая больница считалась позором. Поэтому многие семьи старались сохранить это в секрете, уничтожали документы.

– И администрация позволяла родственникам вот так запросто удалять информацию?

Она поджала губы.

– Вы даже не представляете себе, что здесь творилось. Причард славится тем, что здесь на многое закрывали глаза. К примеру, на учет историй болезни. Итак, Коллирин Крейн. – Она снова вбила данные. – 1962 год. Вот она, похоронена… – Она резко замолчала.

– Что, что там?

– Ничего, просто… – Она наклонилась к монитору, поправила очки. – Тут сказано, что она похоронена в старой части, участок 4. Это кладбище для чернокожих.

У меня внутри все сжалось.

– Не понимаю, она была белой. Это в порядке вещей?

Мы посмотрели друг на друга, и я поняла, что это вовсе не в порядке вещей. Что, если белая женщина похоронена на участке, отведенном для чернокожих, это ненормально. Паника снова подкатила к горлу, и я сжала в руках сумку, на дне которой покоились спасительные лортаб и дилаудид.

– Хм, скажем так, это неожиданно, – проговорила она наконец.

– Может, ошибка?

– Но никакой другой записи, что она похоронена где-то еще, нет.

– Почему же ее похоронили там?

Девушка рассеянно барабанила пальцами по столу.

– Не знаю. Но вот что я вам скажу, мне самой очень хотелось бы это узнать.

– Вам? В смысле?

Она закусила губу.

– Клянусь, вы можете мне доверять.

– Ваш брат, – сказала она. – Он был тут, в Причарде, и не так давно.

– Он был здесь?

– Да, когда больницу посещала комиссия по охране памятников. Пока специалисты по историческому наследию ходили по палатам, ваш брат сидел в главном офисе. Как будто боялся подхватить тараканов от пациентов. – Бет скрестила руки на груди. – Я представилась. Поговорили с ним о старом здании недолго, минуты две. Он… не проявил интереса, мягко говоря. У меня сложилось впечатление, что ему не понравились мои вопросы.

Я затаила дыхание.

– Конечно, – продолжала она, – вопросы были неудобные. В частности, не собирается ли комитет признать существование пропавших пациентов.

– Пропавших?

– В большинстве старых государственных психиатрических заведений имелось немало пропавших пациентов, особенно в начале ХХ века, пока правительство не вмешалось и не установило новые правила. «Пропавшими» числились пациенты, которые умерли от жестокого обращения или халатности персонала. У многих из них не было семьи. Или им не повезло родиться чернокожими. Я проводила исследования, читала эти ужасные отчеты. В любом случае я принимаю это близко к сердцу, для меня это дело первостепенной важности.

Я вся похолодела.

– Вы думаете, моя бабушка – одна из пропавших?

– Не знаю, но, клянусь, мы выясним.

* * *

Бет и я поехали на одном из больничных автомобилей через поля, окруженные лесами. Мощеная дорога вела сначала полем, потом – мимо заброшенного сарая и других хозяйственных построек разной степени ветхости. Мы свернули налево, в едва различимую колею, ведущую к лесу. Машина продиралась сквозь ветки деревьев, и вдруг, совершенно без предупреждения, Бет нажала на тормоза.

– Это здесь.

Я выбралась из машины. Дождь стучал по плотному навесу листвы и на нас почти не попадал. Бет повела меня вниз по склону к расчищенной территории размером примерно в акр, окруженной импровизированной стеной из нагроможденных камней. Никакой таблички не было. Ничего не указывало на то, что это – место упокоения сотен людей.

Меня охватил муторный страх, но, подавив его, я последовала за Бет и перешагнула через низкую каменную стену, сразу за которой начиналось безбрежное море могил. Некоторые были отмечены металлическими крестами в форме трилистника, на них были выгравированы буквы «ПЛП», то есть «Психиатрическая лечебница Причард». На остальных торчали каменные блоки, вросшие в землю. Ни тропинок, ни травы, ни цветов – только ковер мокрых коричневых листьев.

– Сначала на могилы ставили деревянные кресты, – произнесла Бет у меня за спиной. – Потом начали ставить железные. Примерно с сороковых – вот такие блоки. – Она посмотрела в документы: – Если не ошибаюсь, номер вашей бабушки где-то в той части, – она показала направо.

Я будто приросла к земле.

Бет наклонила голову:

– Алтея?

Я хотела сказать, что боюсь, но не сказала. Не смогла при постороннем человеке. Но почувствовала, как соскальзываю в какую-то воронку. Джей больше не на моей стороне. Отец и брат против меня. Я одна могу выяснить, что же происходило с женщинами в моей семье. Этот круг замкнулся на мне.

– Вы поможете мне найти могилу?

Вместо ответа, она прошла мимо, вдоль ряда могил, опустив голову, читая свои записи. Я следовала за ней, обходя надгробия. В их простоте было что-то невыносимо безысходное. Я стояла в паре ярдов от нее на тропинке, когда она указала на что-то.