Я будто шагал по минному полю — отмазываться приходилось, что называется, наугад. Разумеется, верховный гардемарин не стал вешать всех собак на четырех курсантов, однако я понятия не имел, что именно он указал в отчете. Особенно в том, что отправился не к Морозову или в Министерство обороны, а на стол к руководству Третьего отделения. Совсем не упомянуть о нашем участии он, конечно же, не мог, но наверняка ограничился общими словами… или хотя бы попытался.

Судя по тому, что на сообщение в мессенджере Гагарин так и не ответил, спецслужбы крепко держали его за жабры. И даже заступничество Совета вряд ли смогло прикрыть его полностью. При всей крутизне и полномочиях гардемаринской роты, устраивать пальбу на окраине города с парой десятков трупов и раненых без резолюции сверху не разрешалось даже им.

Влипли? Еще как. Смертельно?..

Нет, едва ли. Одаренных вояк запросто могут гонять по инстанциям хоть неделю, хоть месяц, но наверняка допросами все и ограничится. Даже у Третьего отделения не хватит пороху как следует прижать отпрысков и родню членов Совета, а если и так — Морозов быстро подрежет крылышки этим соколам. Старик всегда запрягал без особой спешки, зато ехал так, что в ушах свистело. И даже если он еще не начал действовать — то вот-вот начнет.

Правда, нас к тому моменту запросто могут и отчислить. А на сухогрузе даже от покровительства ее высочества толку будет… Скажем так, немного.

— Информация? — Голос Разумовского звучал обманчиво мягко, почти ласково. — И мне что, следует объяснять, как правильно пользоваться этой вашей… информацией? Господа курсанты! Как вам кажется — каковы должны быть действия в подобном случае?

Старик обращался сразу ко всем, но особенно выразительно посмотрел на Корфа. Из всех нас он, пожалуй, был единственным, кого можно назвать если не образцовым воспитанником Корпуса, то хотя бы дисциплинированным. Впрочем, правильного ответа не знал даже он: никакого регламента во внутреннем уставе, конечно же, не имелось.

Хотя бы потому, что его создатели вряд ли предполагали, что сведения государственной важности в принципе могут попасть к курсантам-второгодкам.

— Ну… Наверное, следует немедленно сообщить дежурному офицеру, — пробормотал Корф. — Или обратиться к вашему сиятельству лично.

— Вот именно! — Разумовский громыхнул кулаком по столу. — А вы что сделали?

Удрали из располаги, скрытно проникли на территорию коммерческой… якобы коммерческой организации, а потом еще и не поленились принять участие в захвате террористов силами гардемаринской роты. И все это, разумеется, без разрешения руководства, в ночное время и без какого-либо документального подтверждения нашего права находиться за территорией Корпуса.

Да уж… Знал бы, чем все закончится — не поленился бы потратить четыре бланка на увольнительную, придумать какую-нибудь хитрую причину удрать на целые сутки и подстелить соломки везде, где можно — а заодно и где нельзя тоже.

— Боюсь, на доклады у нас попросту не было времени, ваше сиятельство. — Я шагнул вперед. — Иногда для его экономии времени просто необходимо действовать в обход регламента. Полагаю, вам и самому случалось…

— Что там мне случалось — не вашего ума дело, господа курсанты, — проворчал Разумовский. — Офицер, руководствуясь собственными соображениями, целиком и полностью несет ответственность и за себя, и за личный состав. В нашем же случае… Знаете, сколько писем я получил за одно только сегодняшнее утро?

Стоявший справа от меня Камбулат нервно сглотнул. Наверняка уже успел сообразить, что дело пахнет керосином, и на этот раз выговором с занесением все точно не ограничится. Что бы там ни ворчал Разумовский, самому ему вряд ли угрожает хоть что-то: снимать с должности начальника Корпуса, да еще и старого знакомого и друга большей части Совета Безопасности не станут — хотя бы потому, что чуть ли не все высшие чины императорского флота двадцать лет назад служили с ним вместе… Но и их полномочия отнюдь не безграничны.

И если кому-то потребуется ритуальная жертва, ей вполне можем оказаться мы.

— Что ж. В таком случае, я тоже готов понести ответственность. В том числе и за моих товарищей, — вздохнул я. — Но видит бог, ваше сиятельство, мы никак не могли поступить иначе.

— Не могли оставить гардемаринам их же работу? — Разумовский негромко усмехнулся в усы. — Нисколько не сомневаюсь в ваших талантах, господа курсанты, но все же не могу поверить, что особая рота не справилась бы без вашей помощи… Острогорский — у вас же есть личный номер его сиятельства Сергея Юрьевича, не так ли?

— Так точно, — кивнул я.

— И что же, в таком случае, помешало вам просто взять и предоставить эту самую… информацию? Вместо того, чтобы в очередной раз сбегать из расположения и отправляться геройствовать?

Разнос продолжался в соответствии с положенным ему сценарием, и все мои товарищи стояли, опустив головы. А я… я заметил одну весьма любопытную, хоть и не самую значительную деталь. Разумовский наверняка ввернул «в очередной раз» не просто для красного словца. И не потому, что до него уже доходили слухи о наших сомнительных и не очень подвигах, совершенных во время ночных отлучек.

А значит, старик знал о моих выкрутасах с бланками и о побеге на разведку в Шушары. И, возможно, знал куда больше, чем я мог себе представить.

— Что мне помешало? — Я на мгновение задумался, подбирая самую безопасную формулировку. — Здравый смысл, ваше сиятельство. Мне уже случалось общаться с Сергеем Юрьевичем, и я ничуть не сомневаюсь в его способностях. Однако он задумал непростую операцию, и мы посчитали своим долгом предоставить любую помощь, которую только могли. Знаю, это немного, и все же…

— Как ни странно, его сиятельство сообщил то же самое. Он также весьма высоко отзывался о ваших способностях, господа курсанты. И даже пытался убедить меня, что вы все действовали по его приказу и более того — этой ночью были отозваны на усиление патруля гардемаринской роты в соответствии с приказом. — Разумовский прищурился, хитро улыбаясь — и вдруг снова возвысил голос: — О котором я, впрочем, до этого ни разу не слышал!

Я мысленно поставил Гагарину пятерку с плюсом. Бедняга так и не нашел времени ответить на мое сообщение, но честно сделал для нас все, что мог: взял за себя ответственность за