— В общем, нет больше твоего Резникова. Повесился у себя в камере. — Морозов поморщился и нервно потер затылок. — Прямо в Петропавловской крепости.

Глава 18

Победителей не судят. Этот… скажем так, тезис приписывали и Екатерине Второй, и Петру Великому, и кому-то из древнегреческих философов. И, кажется, даже глубоко уважаемому мною Никколо Макиавелли.

И наверняка много кому еще — однако сегодня древнюю мудрость, похоже, решил взять на вооружение не кто иной, как глава Совета Имперской Безопасности — его сиятельство князь Николай Ильич Морозов. При всей эффектности наших с Гагариным ноябрьских подвигов, сама по себе операция получилась сомнительной: слишком громкой, слишком поспешной, построенной на голой импровизации и в конечном итоге завершившейся слишком…

В общем, слишком. И пусть стыдиться нам было нечего, Третье отделение и лично Соболев наверняка настрочили во все инстанции столько кляуз, что над гардемаринской ротой собрались те еще тучи, а разогнать их могла только высочайшая воля.

И, судя по тому, что мы сейчас поднимались по парадной лестнице в Фельдмаршальский зал Зимнего дворца, Морозов справился. Последние две недели в министерстве обороны кипело сражение, отголоски которого доносились даже до располаги десантного отделения в Морском корпусе. Ломались копья, летели головы, кто-то наверняка лишился пары звездочек на погонах… Но в конце концов наши победили.

Кажется.

Шагнув с лестницы в начало анфилады следом за Камбулатом, я первым делом отыскал глазами могучую фигуру с фельдмаршальскими погонами. И в целом остался доволен: старший Морозов выглядел уставшим и невыспавшимся и, кажется, с нашей последней встречи даже похудел на пару килограмм, однако в целом вид имел если не торжествующий, то по меньшей мере довольный.

А значит, победу в своих закулисных войнах все-таки одержал, хоть и не без потерь. На этот раз в зале почти не было статских чинов, зато количество вояк по сравнению с моим прошлым визитом в Зимний выросло чуть ли не вчетверо — от блеска орденов и звезд на погонах рябило в глазах. Морозов, конечно же, не допустил на церемонию ни журналистов, ни даже придворных, зато лояльных генералов и полковников из Главного штаба пригнал чуть ли не в полном составе. То ли поощрить за верность, то ли продемонстрировать силу… То ли исключительно для количества — чтобы в компанию ненароком не затесался кто-то чужой.

Ни Елизаветы, ни Келлера в зале не было. И вряд ли оттого, что они опаздывали или по какой-то причине решили не посещать церемонию. Наверняка Морозов и не подумал их пригласить… а то и вовсе даже не поставил в известность.

Кстати, неплохой ход. Грубоватый, банальный до смешного предсказуемый, но оттого не менее эффективный. Наглядная демонстрация того, что глава Совета Имперской Безопасности вполне может раздавать награды и сам, прекрасно обходясь и без наследницы рода Романовых, и без какого-то там канцлера. Наверняка кто-то из собравшихся в зале генералов раскусил нехитрый план, однако большая часть скорее молча порадуется за бравых гардемарин и курсантов. И заодно запомнит, чьи именно руки сегодня закрепят на парадных кителях ордена и медали.

Такое вот второе дно — а ведь есть еще и третье. Морозову доложили об операции по захвату террористов чуть ли не позже всех, однако теперь все выглядело так, будто гардемарины проводили ее не только с ведома Совета, но и чуть ли не по прямому приказу из министерства. Я бы даже не особенно удивился, узнав, что бумага действительно имеется, хоть и выписанная задним числом.

Прямо как наши увольнительные от Разумовского.

Сам он, конечно же, тоже присутствовал, только на этот раз предпочел держаться в стороне, о чем-то негромко беседуя с плечистым усатым здоровяком в черном кителе с Георгиевском крестом на груди. Не моряком, из сухопутных, да еще и не в самом высоком чине — на фоне полковников и генералов какой-то там майор, пусть даже гвардии, терялся.

Настолько, что я не сразу сообразил, что разглядываю собственного дядю. Облачившись в парадную форму Волынского полка, он не только подтянулся и сбросил чуть ли не с десяток лет, но и преисполнился какой-то необычной горделивой серьезности. И то ли не заметил меня, то ли почему-то решил, что любые проявления родственных чувств следует оставить до завершения церемонии.

— Господа офицеры, господа курсанты, — прокатился по залу зычный голос, — в две шеренги — становись!

Повинуясь команде и жесту, мы тут же выстроились. Не по центру зала, а чуть ближе к двери, ведущей в Министерский коридор, прямо напротив висевшего на стене огромного портрета Александра Васильевича Суворова. Видимо, чтобы застывший на холсте генералиссимус имел возможность полюбоваться на достойных продолжателей дела своей жизни.

Впрочем, особого любопытства его сиятельство так и не проявил: все так же смотрел куда-то вдаль, сжимая в отставленной руке фельдмаршальский жезл. А устроившийся у самой двери Кутузов и вовсе отвернулся, будто шпалеры в коридоре интересовали его куда больше каких-то там гардемарин и курсантов. Видимо, происходящее Михаилу Илларионовичу по неведомым мне причинам не нравилось.

И не ему одному. Разумовский, дядя и их превосходительства генералы тоже подтянулись, изображая некое подобие строя чуть в стороне, однако одна фигура так и осталась стоять без движения. Когда Морозов отдал команду, старший Гагарин не шелохнулся. И даже не потрудился сделать вид, что ему просто тяжело двигаться из-за возраста или больных ног.

Впрочем, в Петербурге только ленивый не знал, что со здоровьем у его сиятельства все в порядке — насколько это вообще возможно в восемьдесят с лишним лет. А увесистая трость с серебряным набалдашником лишь дополняет образ. В прошлом веке Гагарин слыл тем еще франтом, да и сейчас предпочитал выглядеть… нет, не модно и молодежно, конечно же, но по меньшей мере стильно. И даже по случаю серьезного мероприятия облачился не в парадный мундир, а в штатское — чуть приталенный темно-серый пиджак и узкие брюки с остроносыми ботинками.

За пропущенные мною десять лет он почти не изменился, и я до сих пор при всем желании не смог бы назвать его стариком. Гагарин покинул ряды Совета еще в две тысячи третьем, уступив место сыну, однако ни ясности ума, ни хватки, ни сил не утратил — наверное, поэтому и продолжал то и дело менять жен и с завидной регулярностью строгать наследников.

Наверняка Морозов вообще не хотел его приглашать — однако и отказать не смог. И