Шрифт:
Закладка:
Наша необъятная Родина имеет одну отличительную черту: когда приходит беда, то она касается каждого. Народ объединяется в один мощный и нерушимый кулак. Во многих уголках России каждый участливый гражданин всеми силами, по мере своих возможностей, стремится доказать свою любовь к Родине не просто словами, а совершаемыми им поступками. В городе Кургане проживает одна замечательная семья. Это люди, чей ежедневный труд на благо бойцов и добровольцев не отмечен какими-либо наградами и признаниями, но этот труд наполнен патриотизмом и глубокой любовью к Родине.
Бурсюк Ольга Сергеевна
Прекрасный человек изнутри и снаружи, словно ангел, она оберегает быт наших солдат на передовой. Участлива во всех вопросах, касающихся обеспечения потребностей наших добровольцев. Она действует, словно моторчик, заводящийся с первыми лучами восходящего солнца и успокаивающийся глубоко за полночь. Это прекрасная мама трех замечательных детей, которых воспитывает в любви, нежности и гармонии, стараясь привить им с первых дней жизни идеологию патриотизма. Ее супруг Грязнов Владимир Анатольевич, 1966 г. р., позывной Тук. Во Втором штурмовом батальоне добровольческой бригады «Невский» занимал должность заместителя командира батальона по тылу. Умный, грамотный человек, умеющий просчитывать шаги наперед. Он был основой и мощью нашего второго штурмового батальона. Его деятельность всегда была направлена в пользу быстрого оснащения всем необходимым для бойцов. Его каждодневный труд был не чем иным, как следствием его сильного и мужественного характера.
Возвращение с Соледара
Я приехал из Соледара в город Р. рано утром, 22 сентября. Чувствовалось приближение осенних дней. Понемногу зеленеющая листва деревьев менялась на пожелтевший, играющий разными красками, наряд. На базе было людно. Ворота со скрипом отворились, и после проверки наших документов УАЗ проследовал в сторону нашего расположения. По пути нам встречались разрозненные группы добровольцев, медленно идущих по своим делам. Я приветствовал их. В ответ они кивали мне головой, продолжая свой путь. На первом этаже располаги я встретился с Химиком. Он сидел возле компьютера. Его пальцы искусно и бегло набирали текст. В пепельнице, медленно испуская клубы дыма, тлел сигаретный окурок.
— Рузай, приветствую тебя. — Он протянул мне руку.
Обменявшись рукопожатиями, я присел на стул рядом с ним.
— Как ты?
— Потихоньку, Химик, устал немного, — ответил я. — Есть новости?
— Хм… — он задумался. — В принципе все спокойно. Борей вернулся из отпуска.
— Борей?
— Ага.
— А где он сейчас?
— У себя, в подвале.
— Спасибо.
Я спустился в подвальный этаж. Густой воздух был спертым. Под потолком, раскачиваясь взад и вперед, одиноко висела лампочка, бросая тусклый свет на выбеленные стены. По пути мне встретился Баек, завскладом. Он улыбнулся мне.
— Давненько тебя не видел, Рузай, — сказал он.
Его глаза источали неподдельную радость и дружелюбие. Он указал на АК-12, висевший на моем плече.
— Давай я открою арсенал. Оставишь его.
Скрипнула железная дверь. Я прошел в помещение. На полке нашел пустое место и определил туда свой автомат, после вышел в коридор. Из соседней комнаты раздавался тихий разговор, периодически переходивший на смех. Отдернув в сторону матерчатую штору, я прошел в казарму. На шконке первого яруса, облокотившись на деревянную балку, сидел Борей. Он выглядел отдохнувшим. В его глазах чувствовался запал. Он улыбался искренне и без подвоха, просто. Облаченный в штаны цвета хаки и футболку с изображением медведя, на фоне российского триколора он походил на эдакого добродушного великана из русских преданий. Заметив меня, он обрадовался.
— Рузай, братуха, рад тебя видеть!
Рукопожатие было крепким и настоящим.
— Борей, взаимно, рад тебя видеть.
Я присел на край постели.
— Как там на Соледаре? — спросил он.
— Все хорошо, командир. Свое дело делаем, — оветил я.
Краем глаза я обратил внимание на стопку писем и рисунков, лежавших рядом с Бореем.
Заметив мой интерес, командир сказал:
— То дети передали, старались. Здесь для каждого из нас. Посмотри.
Я пролистал рисунки, вчитываясь в слова, аккуратно выведенные детской рукой: «Вернитесь живыми. Мы с вами. Мы гордимся нашей страной и теми людьми, кто живет в ней. Спасибо за то, что вы оберегаете наш покой!» — на мои глаза навернулись слезы. Читая эти строки, я чувствовал, как струны души и каждая клеточка моего сердца наполнялись теплотой и любовью. Я представил светлый и просторный класс. Ряд белеющих парт. Десятки детей с открытыми и добрыми, ангельскими и неиспорченными лицами, кто искренне и по доброте своей натуры аккуратно выводит каждую строчку письма, вкладывая в нее всю теплоту и свою любовь. Каждый штрих письма прочувствован. Каждая завитушка настоящая, лишенная фальши и показухи. Я передал письма обратно Борею.
— Наверное, ты не знаешь, Рузай, кем я был и являюсь на гражданке?
— Нет.
— Так вот, я учитель.
— Учитель? — переспросил я, искренне удивившись.
— Да, преподаю физкультуру. — Он усмехнулся. — Не ожидал такого?
— Честно говоря, нет, — ответил я.
Мой взгляд скользнул по волевому лицу командира, и я отметил некую жесткость в его глазах. Присмотревшись, я понял, что этот человек, который работает с детьми, сделал, предпринял неимоверное и титаническое усилие над собой, дабы впустить твердость и необходимую жесткость в свое доброе сердце, закалить себя для предстоящих побед и свершений как командир, от которого зависят сотни жизней во вверенном ему батальоне. Искренность Борея поражала.
Я увидел две его грани, одна из которых была дана ему с рождения. Грань милосердия, доброты, теплоты, умения работать с детьми, сея в неокрепших сердцах волю к самореализации, собственному становлению, здоровому духу. Вторая грань, словно щит, доспех, выкованный ситуацией. Та грань, которая есть, к сожалению, не у всех. Грань, которая просыпается в трудный час, делая тебя волевым, твердым, решительным и смелым.
— Борей, у меня есть просьба.
— Говори.
— Послушай, есть у меня некоторые соображения по поводу улучшения нашей эвакуации, именно с передовых позиций.
— Продолжай.
— Хотелось бы усилить ее, сделать более мобильной, как ты считаешь? — Борей на мгновение задумался.
— Квадрики? — спросил