class="p1">Его дочь сноровисто раздевает Дашу, делая это спокойно и привычно, как будто пациенты с ножевыми для неё дело вполне обычное.

— Ага, — отвечаю я, — Лёха меня зовут, будем знакомы.

— Я Михаил, или просто Док. Всё, идите, не мешайте. Ждите наверху, Анахита вас покормит.

Красивая женщина лет тридцати с явной примесью каких-то горских кровей, но при этом со светлыми глазами и рыжиной в волосах, кивает Аннушке как старой знакомой и приглашает нас в гостиную.

— Ванная там, — показывает она дверь, — туалет там. Мойте руки, я принесу плов.

— Ты, я смотрю, тут всех знаешь? — спрашиваю я Аннушку.

— Только Дока, Анахиту и Нагму. Слона помнишь?

— Командира наёмников, которые Терминал защищали? Конечно. Колоритный тип.

— Док из его команды. Был. Потом ушёл, типа, на пенсию, детей растить.

— Но прошлое не отпускает?

— Как видишь. Оно никогда не отпускает, солдат.

Анахита возвращается с кастрюлей, запах умопомрачительный. Сто лет хорошего плова не ел. Расставляет тарелки спокойно, без суеты. Похоже, что внезапными гостями её не удивить. Из комнаты выбегает совсем мелкий пацанчик, года полтора-два, не больше, пронзительно рыжий и конопатый. Молча подбегает и хватается за её подол.

— Это и есть сын Калеба? — спрашивает Аннушка.

— Я назвала его Тимур, — ответила женщина. — Михаил записал своим.

— Доку одним больше, одним меньше…

— Ма-а-ам? — в гостиную заглядывает черноволосая девочка младшего школьного возраста. — Я уроки… Ой, у нас гости? Сделала, в общем.

— Хорошо, Катя, Нагма освободится, проверит.

— Можно я мультики на планшете посмотрю?

— Да, только недолго.

Девочка делает в нашу сторону что-то вроде извиняющегося книксена, приподняв руками юбку, и убегает.

— А это ещё кто? — удивилась Аннушка.

— Катерина. Михайловна, если ты сомневалась, — ответила Анахита.

— Вот ни в малейшей степени. Похоже, это как с котами — где два, там и десять. И откуда она… Или не спрашивать?

— Я не спросила. Какая разница? Катя и сама забыла, откуда. Зовёт меня мамой. Ешьте плов, он вчерашний, но вкусный.

— Фпафибо! — сказала невнятно Сашка, которая уже наворачивает за обе щеки.

Сказал бы, «растущий организм», но не думаю, что роботы растут.

— Твоя? — спросила Анахита Аннушку. — Похожа.

— Не у одного Дока всё сложно с детьми, — отмахнулась та. — Неважно.

— Действительно, неважно. Я хотела спросить, Калеб, он…

— Жив. Не тот, что прежде. Больше тебя не побеспокоит, если ты об этом.

— Да, спасибо. Это именно то, что я хотела узнать.

— Не скучаешь?

— Нет. Это было… Как помешательство. Или как наваждение. Помню, но как будто не о себе.

— Бывает, — ответила Аннушка и приступила к еде.

Плов, кстати, оказался действительно шикарный.

Док с дочерью поднялись к нам через пару часов.

— Повезло, — сказал он, — жить будет. Но полежать придётся. Забирать не советую, растрясёте. Чудо, что довезли. Кто это её так?

— Родная мамаша, — фыркнула Аннушка. — Те ещё страсти. Я тебе что должна, кроме большого человеческого «спасибо»?

— С тебя альтерионский реген, их, знаешь ли, в аптеке не купишь.

— Привезу. Даже два. Или три. Подержишь у себя девчонку, пока не оклемается?

— Куда ж я денусь. Надо было побольше дом строить…

* * *

Ближе к вечеру на машине приехала остальная часть семьи — молодая пара с двумя детьми: азиатской девчонкой лет десяти и белобрысым пацаном лет четырёх-пяти. Примерно. Я не силен в определении детских возрастов, практики мало. У девочки странное имя Ония, и она явно не в родителей, светловолосых и белокожих. А сынок похож. Ни девочку, ни семью это смущает. Приёмные тут перемешаны с родными, и никто не видит разницы.

Мы остались на ужин, который накрыли по летнему времени на улице, за длинным столом. Готовили и сервировали женщины — жена Дока Анахита и его невестка, яркая красавица-блондинка Алиана. Дмитрий, старший сын, в возрасте между двадцатью и тридцатью, его жене примерно столько же. Молодые красивые, приятно посмотреть. Ония носится вокруг стола с Катей. Внучка старше дочери, так тоже бывает. Я смотрю на эту большую семью, и мне, честно говоря, немного завидно. Наверное, она доставляет немало проблем, да и расходов требует, но есть в этом что-то очень привлекательное. Для меня, по крайней мере.

Док убедил нас остаться ночевать.

— Представьте, придёт завтра в себя ваша девица, а вокруг ни одной знакомой рожи. Стресс, истерика, паническое расстройство. А ей, между прочим, лежать надо, а не нервничать.

Мы не очень-то и сопротивлялись, если честно. После ужина хотелось посидеть со стаканом, а не нестись куда-то сломя голову. Сашка уже подружилась с Катей и Онькой, которые втянули её в какую-то активную игру. Дети умчались в сад, визжа и хохоча, а взрослые уселись у моря в шезлонгах. Док принёс из дома лёд и стаканы, Аннушка достала из машины бутылку виски.

Подошла Нагма, уселась неподалёку с мольбертом.

— Можно я тебя нарисую? — спросила она у Аннушки.

— Нафига? — почему-то напряглась та.

— Хочется. Ты красивая. Ты интересная.

— Калеба ты зашибись нарисовала, блин, не сотрёшь…

— Если не хочешь, не буду. Лёха, а вас можно?

— Наверное, — пожал плечами я, — во мне мистики ноль, я просто Лёха, так что рисуй на здоровье.

— Погодь, — сказала Аннушка. — К чёрту, белобрысая, рисуй лучше меня, раз уж тебе так свербит.

— Что значит «свербит»? Аллах хочет посмотреть на тебя моими глазами. Он обойдётся и без меня, разумеется. Просто так проще.

— Аллах? — удивился я.

— Просто приговорка такая, — отмахнулась девочка. — С детства прилипла. Папа называет это «референсом», но можно назвать «судьбой» или «предназначением». Иногда я могу на что-то влиять, иногда просто рисую, иногда что-то меняется, иногда нет, или меняется, но я не знаю что. Бестолковая, в целом, штука, но я привыкла. Так рисовать или нет?

— Чёрт с тобой, рисуй. Посмотрим, чего хочет от меня Мироздание.

Глава 12

Принцип веретена

— Док, а Док… Вопрос можно? — вкрадчиво проговорила Аннушка.

— Чего тебе? — недоверчиво ответил тот.