* * *

Вертолет я помнил смутно. Что-то дрожало и гремело. Так я весь такой был, без постороннего участия. Даже не заметил, кто меня сопровождал, так я сосредоточился на бедствиях своего несчастного организма. Хотелось провалиться в спасительный сон, чтобы спать долго, до самого выздоровления. Но всё мешало, не давало уснуть, и я только вроде проваливался в какое-то забытьё, но лишь для того, чтобы тут же вынырнуть назад и ощутить на своих губах фляжку с разведенным гранатовым соком. Временами напиток был вкусным и даже на какое-то время спасал от надоевшей жажды, но в следующий раз он становился противным своей кислотой и терпкостью, и я отталкивал проклятую посудину, обливаясь липким соком, который, впрочем, кто-то вытирал. Не каждый раз, правда.

Потом меня выгрузили, запихнули куда-то на носилках и повезли. И ни одна сволочь не умудрилась за все время бесконечного наземного путешествия напоить! Я не выдержал и попросил пить. Сволочи, когда в кино кто-то говорит хриплым голосом «Пить», с трудом разлепляя засохшие губы, то тут же кто-то к нему мчится и зачем-то смачивает полость рта жидкостью. Мне же никто не ответил даже. Добавлю в свой блюз строчку о бездушных перевозчиках. Это будет самая грустная песня на земле. Дайте только выбраться отсюда.

Потом, наверное, было приемное отделение. Я уже совсем хреново соображал. Какая-то женщина ворчала стандартную мантру всех приемников на планете: «Что ж вы всё возите, мест нет совсем», меня совершенно невежливо швыряли с носилок на каталку, кто-то ругался про документы… Но для меня всё это было даже не как сон, а больше походило на телепередачу, которую не смотришь – так, мелькает что-то фоном, а ты своим занят.

* * *

Проснулся я от того, что какая-то животная тварь бесцеремонно открыла мне рот, запихнула под мышку холодную стекляшку термометра и наложила на плечо манжету тонометра. Я попытался посопротивляться такому вмешательству в личное пространство, но желания, как всегда, оказались гораздо больше возможностей.

– Тише ты, – незлобливо сказал женский голос. – Ну вот, градусник чуть не раздавил. Ртуть сам будешь собирать? Ты давай спокойнее, обход скоро.

И я снова забылся. Очнулся от доклада о телеметрии. Прислушался. Это мое, что ли? Хреново твое дело, Андрюша. Давление сто на пятьдесят, температура тридцать девять почти, пульс сотка. Как это называется, когда он реже, чем надо? Такое умное слово, я же знал его! Дайте подумать…

– Относительная брадикардия еще не очень выражена, – подсказал нужный термин какой-то мужик. Ангел? Нет, человек, только люди могут так больно щупать живот. – Печень плюс семь, селезенка… плюс пять. Стул когда был?

Я открыл глаза. Ну люди в белых халатах. А чего ожидать? В сияющих одеждах с крыльями за спинами?

– Не помню… – тормознул я. – Вчера… или позавчера…

– Клизму, – коротко бросил щупавший живот. – Анализы взяли?

– Сейчас будут забирать, – женский голос сзади.

И тут я понял, что клизма мне не понадобится.

– Извините, мне в туалет… – сказал я и попытался встать. Ага, как бы не так. Рухнул сразу.

– Кто там, помогите… – сказал мужик. – Сейчас, на горшок.

Ох уж эти инфекционисты! Все им интересно, что другим не очень. Спецы по соплям и говну. Обход двинулся дальше, а я с помощью санитара примостился на простой эмалированный горшок и освободил организм от накопившихся отходов. Многовато, как по мне. Чуть не по края. Под конец из меня чуть не лилось, и запашок… Аж глаза заслезились. Зато живот вроде отпустило. Да и в целом легче стало.

* * *

Первая неделя промелькнула, густо сдобренная капельницами, инъекциями, таблетками и анализами. А я всё валялся, и всё мне было по барабану – кто, что. Палата не очень большая, на восемь человек. Вот только знакомиться с постояльцами я стал, лишь когда вставать начал. Вернее, когда голова на место встала. Рвньше как-то не до того было. А то у меня день с ночью перепутался, вопросы с третьего раза понимал. Точно не до общения.

– О, очнулся, – сказал один из сидевших у небольшого столика, широкоплечий мужик лет сорока. – А мы уж, извини, думали, что ты того…

– Пока нет, – пробормотал я. – Придется подождать.

Первые пару дней я только пытался запомнить, кого как зовут. Это еще повезло, что попал в офицерскую палату. Для срочников был просто длинный коридор с двумя рядами двухъярусных кроватей. По самым скромным прикидкам – коек на сто, не меньше. И на всё это дело – аж одна медсестра на посту. Кстати, женщин я здесь видел обильно. Совсем молоденьких и чуть постарше, в белых халатах и просто гражданском платье. Это я из окна наблюдал.

Про сам госпиталь меня просветил Игорь Михайлов, совершенно нереальный срочник на должности прапора. Это только у нас в армии случается. Так вот, мы сейчас находились в бывших королевских конюшнях. Когда война началась, госпиталь был в палатках возле аэродрома. Там медики жили, там и работали. Кто эту фигню перенес, тому ничего не страшно. Они, правда, все уже по два года оттрубили и в Союз вернулись. А потом уже госпиталь сюда переселили. Коняшки у короля в очень пристойных условиях жили – просторно, высокие потолки, хорошая вентиляция и освещение.

Вот только места всем не хватает. И это при том, что лечат и в Шинданде, и в Кандагаре, и даже в Пули-Хумри. На все эти перечисления я только с умным видом кивал, потому что тупо географию Афгана не знал даже на тройку с натяжкой. Но тот факт, что кого можно, всех тарабанят по воздуху в Ташкент, новостью не стал. Про это я читал когда-то. А инфекционный госпиталь, значит, не открыли еще. Про него нам на военной кафедре в прошлой жизни капитан Коньков заливал. Как все правильно делать по фэншую. Этих с этими мешать нельзя, боксы такие, сякие, полубоксы опять же…

Первых пару дней своей новой осознанной жизни я просто присматривался. Шесть офицеров в палате, включая меня. От лейтенанта Панова и заканчивая майором Лапкиным. Это он первый весьма своеобразно меня приветствовал. Кстати, оказался замполитом стрелкового батальона. Уж не знаю, как он там про политику партии вещает, а здесь – мировой мужик. Без заморочек, простой как валенок. Выпить, бабы, что привезти в Союз… Понятные и привычные разговоры. Есть еще два срочника – старшина, который секретчиком какого-то отдельного замороченного батальона служит, и Ваня Коростелев, проныра