* * *

А потом я спрятался в кунге и нагло продрых часа два. И даже проснулся сам, никто меня не тревожил. Но только я успел порадоваться этому обстоятельству, как действительность голосом Саидова сообщила, что тут вам не там. Везли первых раненых.

Я выскочил из фургона, застегиваясь на ходу. Оглянулся кругом – нет никого. Бубнов лениво развалился в тени, Тарасов куда-то идет совершенно спокойно.

– А где?.. – спросил я Бахтияра.

– Вон, пыль на дороге, – невежливо ткнул он пальцем в нужном направлении.

Парой минут позже подъехал БТР, чуть ли не заносом развернулся перед нашей «шишигой». Наружу выскочил бравый молодец в бронике, надетом поверх полевой формы, ростом не меньше метра девяносто. Панама у него была так лихо заломлена, что я сразу заподозрил – гравитация не везде всесильна. Ну и усы… Если бы проводился конкурс «Усач Кандагара», первое место вне всяких сомнений было бы у этого старлея. Он щегольски нацепил на кончик носа солнцезащитные очки и стал похож на Джона Лорда, клавишника из «Дип Пёпл».

– Старший лейтенант Рябцев, – небрежно козырнул он. – Замполит роты. Принимайте. Один «двухсотый», два «трехсотых». Я этих молодых дебилов скоро сам убивать буду. Жарко ему стало, видите ли. Ну и получил вентиляцию. Снайпер, сука, засел хитро. Ничего, выкурим сейчас. Эй, боец! Водички дай попить, – бросил он Саидову. – Пыль аж на зубах скрипит. Выгружайте, что застряли? – обернувшись к бронетранспортеру, крикнул старлей.

Бубнов пошел смотреть раненых, я за ним. Ну и за писаря, конечно. Раз стажер, должен учиться. А лучшая учеба – через действие. Вот я сначала резал не совсем умело наложенные повязки, выглядевшие так, будто их наложили как минимум дней десять назад, осматривал раны, сообщал диагноз и план мероприятий, а потом заполнял форму сто.

Раненые, к счастью, легкие были. У одного пулевое ранение голени, навылет, у второго – осколочные непроникающие груди. Вернее, спины. Ну и ладно. Я вообще согласен, чтобы кроме потертостей ни у кого ничего не было.

Пока мы обрабатывали раненых, приперлось начальство – управление, политотдел, особист Карамышев. Странно, я с утра и за обедом Толика не видел, видать, прокрался незаметно. Начали опрашивать раненых, Рябцева – что, как, обстоятельства. Вспомнил про солдата и двух генералов. Вот и эти, особенно замполиты всех рангов. Если на ротном уровне они тянут такую же лямку, как и командиры, то чем выше, тем менее понятен смысл их существования. Они, блин, хуже их газеты «Правда» – ту хоть можно вместо скатерти использовать. Ну или вместо пипифакса. А эти ходят, индюки надутые, воспитательной работой занимаются. Дармоеды, одно слово.

Следующая порция ждать себя не заставила. Вот тут поперла работка, не приведи господь. Травматическая ампутация предплечья с шоком, проникающее живота, повреждение плечевой артерии, мелочовка без счета. Восемь раненых. И четверо убитых. Из них трое, скорее всего, были вместе с тем, у которого ампутация. Тоже МВТ, осколки, разворочено всё, у одного нога на кожном лоскуте. Мрак.

Пока возились, парень с проникающим живота тихо скончался. Судя по почти черной струйке крови на правом боку, там печень задета была. Шестой, значит. У всех надо подтвердить личность. Это у офицеров – жетон на шее. А у срочников – записочка в автоматной гильзе. Зарегистрировал – всё назад и в карман вернул. Потом в морге их опять достанут, еще раз сверят. Удивил Саидов – всем глаза закрыл, челюсти подвязал. И Саня Тарасов что-то под нос бормотал, похожее на молитву. Ну да, в окопах атеистов не бывает.

Что же там творится в этом кишлаке? А хрен его знает, товарищ лейтенант медицинской службы. Но веселья у нас теперь – вагон и маленькая тележка.

Прилетели вертушки, в одну быстренько загрузили наших – и живых, и погибших. И сразу у нас стало спокойно и почти тихо. Только Бахтияр что-то напевал под нос, собирая мусор в кучу.

– Ермолаев, гад такой, все-таки погнал ребят в ущелье, – Бубнов оттерся от крови, присел рядом.

– Он человек тоже подневольный, – пожал плечами я. – Партия сказала надо, ну и так далее…

– Сначала пусть склоны ущелья из «Акаций» обработают да вертушками причешут!

Петя у нас, конечно, стратег. Плох тот лейтенант, что не двигает фишки подразделений по карте, как генерал.

– Если духи хорошо замаскировались или вообще зарылись – хрен ты их артиллерией выгонишь. Я их видел. Фанатики. Лежит, смотрит на тебя и молится беззвучно. Так и ждешь, что сам скомандует, когда стрелять.

– Ах, ты же у нас уже был в рейде, – Бубнов скривил лицо. – Медалист долины Гавара.

– Не завидуй. Я бы с тобой поменялся. На хрен этот Афган не сдался.

– Ну, конечно, сам открыватель хеликобактер. Небось, уже лабораторию в Швейцарии присматривал?

– Петь, ты чего? – я повернулся к лейтенанту. – Завидуешь?

Бубнов промолчал, ковыряя ботинком песок.

Я вздохнул, стал оттирать платком кровь с ладоней:

– Когда-то давно старый индеец рассказал своему внуку одну жизненную истину. Внутри каждого человека идет борьба, очень похожая на борьбу двух волков. Один представляет добро – мир, любовь, надежду, любезность, истину, доброту, верность. Другой, соответственно, зло – зависть, ревность, эгоизм, ложь…

К нам ближе подошли заинтересовавшиеся Саидов и Тарасов.

– Маленький индеец, тронутый до глубины души словами деда, на несколько мгновений задумался, а потом спросил: «А какой волк в конце побеждает?» Лицо старого индейца тронула едва заметная улыбка, и он ответил: «Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь».

– И для чего ты мне это рассказываешь? – Бубнов набычился.

– Не корми своего второго волка. Вот для чего.

* * *

Рейд растянулся на целую неделю. Ладно, на шесть дней. В какие-то из них мы зашивались с ранеными, а пару раз просто валялись и загорали. Но всё как-то вошло в колею. И даже военные успокоились. Кроме первого дня, крупных боев не было. По слухам, добыча получилась знатная, богатый караван оказался. Акция в ущелье не задалась. Может, Ермолаев оценил донесения разведки и понял, что возможный результат не оправдает усилий? Короче, начали собираться и готовиться к отправке на базу.

С Петром мы помирились. Он первый, вздохнув, признал свою неправоту. Не в тот самый день, но наутро после. Нормально общались. По просьбам трудящихся я рассказывал про житье за границами нашей родины. Травили анекдоты и байки, делились планами на жизнь после дембеля. Короче, боролись со скукой как могли.

Да и я тоже хорош. Зачем было дразнить его воспоминаниями про Ким? И даже намекать на постельные победы? Как школьники за гаражами, честное