Игоря, мужа своего, Ольга напустила на древлянский Искоростень голубей с горящей паклей и дотла спалила его вместе с насельниками. Какие они с такой памятной метой союзники? И кто поручится, что кровники тех, кого заживо сожгла Ольга, не причастны к гибели Олега?

Думы о бедном брате возвращали его в детство. Владимиру вспомнилось, как играл в младенчестве тятиной серьгой. В ней были три камушка: два греческих адаманта, светлых и сверкавших, и рубин. Может, камень цвета крови и был знаком Олега?

* * *

Весна-красна торопилась на полуночь. Её невидимые кросна непрерывно ткали цветные ковры и выстилали пути-дороги. Столь же стремительно сводное войско двигалось навстречу весне, напрочь вытаптывая весеннее первоцветье. В конце травеня полки Владимира, ведомые Добрыней, достигли Киева и спешились на левом отлогом берегу Днепра. Цель была на расстоянии пущенной стрелы.

Зачерпнув шеломом воды, князь утолил жажду, смыл с лица пыль и выпрямился. Крепостные стены Киева, чуть размытые утренней дымкой, отражались в Днепре. Над забралом всходило Ярило – красное, как стяг князя, оно всё более наливалось золотом. Владимир сощурился, взгляд его скользнул к урезу воды, и тут грудь князя исторгла тяжёлый вздох. Отчего опять затужилось Владимиру? Что встревожило утренний покой? Да минувшее вспомнилось.

Случилось это поболе десяти лет назад, когда он совсем ещё дитятей был. На то лето отец опять увёл дружину из Киева на Дунай воевать болгар. Осиротели они, его сыновья, оставленные на бабку. Осиротела земля киевская, спокинутая Святославом-защитником. Вот тут-то и появились под крепостными стенами печенеги. Сколько их было? Тьмы и тьмы. Они осыпали город дождём огненных стрел, они вели подкопы, они бросались на приступ. В пожарах, под саблями и стрелами степняков гибли и без того немногочисленные защитники. Силы киян таяли. А помощь не шла. Княгиня Ольга слала тайных гонцов, дабы возвернуть непутёвого сына – родные детушки погибают. Да ещё беспрестанно молились, меча поклоны перед писанным ликом и понуждая их, своих внуков, твердить спасительную молитву. «Истуканы древесны, что тесовый тын, – твердила старая, – коли схоронишься за ними – от стрелы уберегут. А крест Христов отведёт и стрелу, и хворь, и напасть житейскую».

А ведь и впрямь отвёл. По тайному подземному лазу выбралась княгиня с внуками на Подол, к самому урезу воды, где поджидал их стружок. Потёмки до поры скрывали побег. Да в свете костров и факелов дозорные печенеги заметили беглецов и принялись осыпать их стрелами. По знаку Ольги прянули внуки на дно стружка, тесно прижавшись друг к другу, а она, как крестовая тень, пала сверху, укрыв внучат своей плотью, а главное – духом. И ведь ни одна стрела не коснулась их. В носу и в корме стрел понатыкано. Гребцы какие перебиты, какие ранены. А их беда миновала. «Дух Божий отвёл!» – озарённо твердила Ольга, когда стружок ткнулся в берег на Оболони. Истово молилась и их, внучат, поставила на колени, наставив благодарить Господа за чудесное опасение.

Какие они с братьями были тогда счастливыми, как обнимали друг друга, в радостном тисканье выжимая остатний страх! Как влюбленно-нежно тыкались в бабенины ладони и безропотно исполняли все её наказы! Как обещали всегда чтить её, оберегать сердечное братство, истово служить отчине и дедине!

Слёзы умиления и благодарности заточились из сердца Владимира. Он опять размяк и не в силах был ничего с собой поделать. Да и то. Ведь здесь, вот на этом самом месте завершилось чудесное спасение, и они, трое братьев, сыновей Святославовых, стояли на коленях, вторя молитве.

Добрыня понял состояние сыновца. И на сей раз не стал неволить душу его. Сам всё порешил. Главное что было? Главное, чтобы обошлось всё малой кровью, если кровь киевского князя посчитать за малую жертву. Но так уж распорядились звёзды. Так угодно Перуну, о чём доложил походный волхв. А уж чтобы крови той не оказалось на руках русичей, позаботился сам воевода. Зарезали Ярополка варяжские наймиты, причём споро. Ярополк, обнадёженный и успокоенный, что Владимир предлагает мир, даже трепенуться не успел, когда его пронзили под пазухи варяжскими мечами.

8

Видение повенецкое обернулось явью. Владимир занял Киевский стол, обретя венец большой Руси. Он ведь именно так истолковал тот чудесный небесный знак – млечно-жемчужное озарение.

Обходя державные палаты, Владимир то и дело будил свою детскую память, толь много тут было того, что напоминало и о бабене, и об отце, и о своей ранней поре. Ему опять представилась тятина золотая серьга с тремя камушками. И тут на ум пришла поправка. Рубин – это знак не брата; знаки Олега и Ярополка – белые, обескровленные камни. А рубин рдяный, как красно солнышко на восходе – это камень его, князя Владимира, восходящего государя Киевской Руси.

* * *

Сев на киевский стол, Владимир первым делом решил избавиться от вчерашних союзников, которые, как он и предчувствовал, начали грабить, сильничать и чинить смертоубийства. Спровадил он варягов миром, решив, что ни к чему обрастать лишними врагами. Наладил их за море Русское, Чермным называемое, к византийскому императору Константину. По окрайкам Византии, наследницы угасшей Римской империи, шла пря. Кому же там ратиться, как не таким вот разбойникам, для коих жизнь что своя что чужая – древесна труха?! Однако, направляя варягов за море, Владимир тайно предупредил василевса, чтобы тот держал наёмников на расстоянии и в Константинополь не пускал. Князь уже тогда поглядывал на Византийский двор, ожидая ответного дружелюбия.

Оставили варяги русские земли, уплыли за море. Но едва простыл их след, явились под стены Киева печенеги, порешив, что русы ослаблены. Князь и этим дал укорот, показав крепость своих рамён и несокрушимость обоюдоострого меча, с которого, как капустные вилки, летели печенежские головы.

9

Череда быстрых и необременительных побед опьянила Владимира, вскружив молодому господарю голову. Он настолько уверовал в крепость своих рамён, свою неукротимую буесть и свою удачу, что перестал держать совет с Добрыней, а на остережения верного дядьки стал просто отмахиваться. Вот какая гордыня обуяла юнака. А ведь где гордыня – там беда рыщет по следу, щеря волчьи клыки.

Было это осенью, в начале вересеня. Князю доложили, что в окрестностях Киева появился печенежский дозор. Владимир, пировавший в трапезной со своими полковниками да юными полонянками, пыхнул, как огонь. Молодецкая хоть-удаль, взгорячённая хмельными медами да фряжскими винами, метнула его в седло и вынесла за крепостные ворота. Следом вымахнули и верные соратники со своими стременными.

К князю подскакал дозорный гридь. «Эвон!» – он махнул нагайкой