Ее лицо озарилось слабой улыбкой.

– Спасибо. Но ты не должна была их видеть.

– Почему?

– Я никому и никогда не показываю своих картин. Это личное.

Ее голос дрогнул, словно от скрываемой боли. Глаза у нее стали пустыми, и следующие слова прозвучали тихо и жалостливо, как будто маленькая девочка расстроилась и не понимает, что сделала не так.

– Отец никогда не считал меня достойной дочерью. Он ценил только мою красоту, потому что с такой внешностью я могла стать файлой; полагаю, он был прав. Императору я тоже не угодила. Он отказался от меня после первой ночи.

Я подумала, что, когда госпожа Арлин приехала сюда, ей должно было быть примерно столько же, сколько мне сейчас. И если я угадала верно и она ровесница моего брата, то, получается, она провела в заточении более десяти лет. Ее жизнь прошла впустую из-за императора и ее собственного отца. Ее картины не должны были пылиться в шкафу, их должен был увидеть весь мир.

– Моя госпожа, ваши картины прекрасны, никогда не сомневайтесь в этом.

– У всего есть свои плюсы. – Она коротко улыбнулась. – Спасибо, что попыталась меня утешить.

Я улыбнулась ей в ответ. Теперь, когда картины больше не отвлекали меня, я вдруг поняла, что госпожа Арлин все еще не одета. На шее у нее виднелся рваный шрам, а руки покрывали маленькие ожоги – ожоги от свечного воска. Я помогала брату ухаживать за пациенткой с психической травмой, она каждый вечер лила себе на кожу воск, чтобы заглушить внутреннюю боль. Госпожа Арлин тоже так делала?

Я взяла с кровати халат и протянула ей.

– Ой, забыла, что я без одежды, – спокойно ответила она. Она всегда рисует голой? Кажется, госпожа Арлин в самом деле женщина с причудами.

Она набросила халат на плечи и завязала пояс. Мой взгляд сразу же устремился к мольберту с неоконченной картиной, над которой госпожа Арлин работала, когда я вошла. Накидка немного съехала набок. Я подошла к мольберту и поправила ее.

– Можно мне взглянуть на картину, которую вы сейчас рисуете? Уверена, что она великолепна.

Я бы ни за что не сняла накидку без ее разрешения, но госпожа Арлин, видимо, неверно поняла мои намерения. Вскрикнув, она бросилась к мольберту и оттолкнула меня.

– Нет, тебе нельзя на нее смотреть. – Она сердито взглянула на меня и загородила мольберт. – Ты не должна лезть в мою жизнь. Будет хорошо, если ты усвоишь, что только учишься у меня. Мы не подружки.

Я попятилась, увидев, как резко изменилось ее настроение.

– Конечно, моя госпожа, я прошу прощения.

– Больше не возвращайся так рано. Я люблю рисовать в одиночестве до захода солнца.

Солнце уже давно село, за окном стояла кромешная тьма. Тем не менее я почтительно склонила голову.

– Этого больше не повторится, моя госпожа.

– На сегодня ты свободна.

Я поклонилась и вышла. Когда я закрыла дверь, госпожа Арлин швырнула мольберт на пол. Завизжала и принялась топтать полотно. Ее яростные крики разносились по дому, пока я спускалась на первый этаж, а потом им на смену пришли судорожные всхлипы.

На следующее утро госпожа Арлин не вышла ни к завтраку, ни ко времени урока. Я пошла проверить, как она, и окликнула ее из-за двери.

– Уходи, – ответила она. – У меня болит голова, мне нужен отдых.

– Я принесу лекарство из аптеки, – сказала я.

– Делай что хочешь, только оставь меня в покое.

Я вздохнула. Нет урока – нет и отчета для мадам Ясмины. Мне оставалось только надеяться, что все как-нибудь обойдется.

Действительно ли госпожа Арлин заболела или притворялась, но я должна была принести лекарство. Больше о ней позаботиться некому.

Я вышла из Темного двора. Киррик шел по тропе в стороне от меня. Он не видел меня и явно торопился. Я уже хотела окликнуть его и поздороваться, как вдруг увидела серебряную вспышку среди ветвей у него над головой. Человек в капюшоне прыгал с одного дерева на другое, следуя за принцем.

Кто это? Что, если он задумал что-то плохое? Я пошла за ними дальше по тропе, за вишневые деревья. И снова запретная территория. Что, если дорожка заведет меня в один из тех сезонных садов, от которых Киррик велел держаться подальше?

Но я должна была его предупредить.

Тропа стала светлее. У меня под ногами лежал раздавленный персик. Ветер зашелестел листьями, принеся с собой слабый запах пота и рвоты, к которому примешивался сладкий персиковый аромат.

Киррик слишком далеко и меня не услышит. Если бы я позвала его, тот человек наверху мог напасть. Он совершенно бесшумно прыгал с ветки на ветку – наверняка владеет боевыми искусствами. Может, он шпион? Или убийца?

Облик Киррика расплылся у меня перед глазами. Я моргнула, подумав, что глаза устали, но принца уже не было на тропе. И человек, прыгавший по веткам, тоже исчез.

Я вспомнила, что у андроги Киррика есть защитный тин-чай. Какая же я дура! Наверняка тот человек – его телохранитель.

Если андроги скрыл их обоих, значит, близится опасность.

На тропе послышались шаги, и громкий голос произнес:

– Здесь больше нечего обсуждать.

Голос принадлежал императору Тиррену.

Глава 21

Я спряталась за деревьями. Сердце ушло в пятки.

Из-за деревьев вышли несколько человек и направились в мою сторону. Первым шел генерал Пенуэзер, тот подлый судья, который во время испытания опрашивал Рейди. За ним следовали андроги Хаминг и император Тиррен. Последними шли двое солдат.

Я закусила губу, чтобы не всхлипнуть от страха. Они приблизились и встали так близко от моего укрытия, что я могла бы коснуться их одежд.

Пенуэзер стоял ко мне ближе всех. От него исходил такой отвратительный, кислый и мускусный запах, что у меня заслезились глаза.

– Андроги Хаминг, Его Величеству сейчас необходим отдых. Давайте продолжим дискуссию позже.

– Но, Ваше Величество, вы назначили меня главным советником. Мой долг – сказать, что подобное решение существенно повлияет на ваши политические позиции. Джайниты и дальше будут вещать, что Старый Дедушка Небо недоволен и отнял у вас скипетр.

От этих слов я вздрогнула. Возможно ли это? Неужели Старый Дедушка Небо наконец услышал мои молитвы? Мое сердце заколотилось в груди, на этот раз не от страха, а от проблеска надежды.

– Имперская армия сильнее суеверных дураков, – сказал Тиррен. – Пусть солдаты идут по деревням и разгоняют любые массовые сборища. И убивают всех, кто откажется повиноваться.

Хаминга его слова