— И я... Еще никогда не была такой, как сейчас.

Я хочу, до нехватки воздуха хочу все про нее узнать, но намеренно не задаю вопросов.

Где-то на нижних этажах ветер гремит разломанными рамами и шелестит ворохами бумаг, эхо голодной собакой все еще треплет отголоски наших разговоров.

— По домам? — я встаю, Эрика вырастает рядом и протягивает мне прозрачную руку.

— По домам.

Холодная синева растаяла, теперь в ее омутах плещется апрельское акварельное небо. Я обхватываю хрупкие пальцы Эрики и... не могу отпустить.

— Влад, угадай, чем я занималась всю ночь? — лепечет она.

— Не могу. Чем же ты занималась?

— Я ревела. Потому что раньше не знала, что существуют такие люди, как ты. Никто за всю жизнь не сделал для меня столько, сколько ты в эти дни. Рано или поздно я все тебе верну. И отблагодарю. И никогда тебя не забуду...

У меня предательски жжет глаза. До ожога горит душа, очищающий огонь испепеляет сердце.

Руки сами смыкаются на ее тонкой талии, губы тянутся к ее губам. Она чуть слышно ахает, но, в миге от падения в бездонную пропасть, я обретаю контроль над собой, прижимаюсь лбом к ее лбу, закрываю глаза и дрожу.

***

Глава 27. Эрика

Весь вчерашний вечер я вертелась перед зеркалом и не могла поверить, что чудесное преображение случилось со мной. Я нравилась себе в дорогих шмотках, с новой прической, с горящим взглядом и... с открытой шеей. Шрам больше не пугал, а чуть саднящее, яркое и пошлое тату вызывало улыбку и ассоциации с отмороженными, озорными глазами Влада.

А ночью я ревела в подушку — от признательности ко всем, кто дарил мне добро, от облегчения и любви к жизни, и твердо решила, что больше не потеряю ни дня.

Понятия не имею, как проходят будни обычных, полноценных девчонок, может, нормальные парни всегда так себя и ведут, но, по итогам нашего похода в ТРЦ и салон, я смогла припомнить только... историю Золушки. Я чувствовала себя ею и в магазине, и в кресле стилиста, и в такси, на манер кареты уносящем меня домой. Иллюзия продолжилась и сегодня — под огромным черным зонтом Влада, в универе, под офигевшими взглядами ребят и растерянного Макара, и в пыльном заброшенном цехе, где я выпустила на волю свой крик...

Я жила в волшебной сказке до момента, когда Влад обнял меня, прижал к себе и почти коснулся губами, но не рискнул перейти черту.

По сердцу прошла болезненная трещина, но разум включил аварийный режим, и я вполне достоверно отыграла равнодушие: «Спасибо еще раз. За все. Темнеет, пора на остановку...»

У меня не случилось с Владом первого поцелуя. Может, это и к лучшему.

— Он и не обещал поцелуев, — подливаю орхидее воды из бутылки и, подперев ладонью подбородок, размышляю вслух. — И больше не позволял себе лишнего. Усадил меня на единственное свободное сиденье в автобусе, встал рядом и молча уткнулся в айфон. Он с кем-то переписывался, а я безучастно втыкала в окно. И, знаешь, что я поняла, дорогая? Именно там, в эмоциональном общении с другим человеком, у Влада и происходит настоящая жизнь, в которой мне нет и никогда не будет места.

Во дворе сгустилась маслянистая чернота, зажегся одинокий фонарь, в комнате нестерпимо похолодало. Пожелав орхидее спокойной ночи, гашу свет и ныряю под плед и тонкое одеяло, по счастливой случайности обнаруженное в шкафу. Но благословенный сон не приходит — я слишком явственно помню тепло и надежность объятий Влада и выключающий сознание аромат парфюма. Лоб ко лбу, горячие губы в миллиметре от моих, громкие вдохи и тяжкие выдохи... Всхлипываю, смертельно мерзну и дрожу.

Мне осталась всего пара пунктов из намеченного плана — я вынырну в социум готовой ко всему. Влад не подписывался на роман, я тоже не стремлюсь к отношениям — по неискушенности можно наломать еще больших дров, а я запала буквально на первого встречного!

Но теперь уже Костя кажется мне смазанным, полузабытым кошмаром, и обида на маму не так остра.

Наверное, она волнуется и не находит места, и в понедельник я обязательно дам о себе знать. Ведь моя цель не в том, чтобы спрятаться и долгие годы жить в вакууме. Я сумею победить свои страхи только глядя в лица тех, кто пытался их мне внушить.

***

На улице ясно, нестерпимо ярко от желтой листвы и запутавшихся в ветках лучей, но утро бодрит отголоском ночного морозца, и изо рта вырываются облачка пара. Блики от стекол скачут зелеными зайчиками, в носу щекочет и свербит.

— Привет, детка! Волшебно выглядишь, — Влад легко спрыгивает со спинки скамейки, перенимает у меня рюкзак, но я на секунду зажмуриваюсь — на его сияющую белизной куртку невозможно смотреть. Проморгавшись, утираю слезы, фыркаю и смеюсь, Влад улыбается. В его серых, почти прозрачных глазах отражается сентябрьское солнце, и я утопаю в их безмятежной глубине.

Вчера он казался мне призраком, порождением тоски и мертвого запустения, неприкаянной душой, но сейчас передо мной снова стоит прекрасный, сотканный из света добрый ангел.

— Привет, ты тоже... — с трудом отвожу взгляд и сконфуженно бубню: — Что там по расписанию? Первой парой статистика? Скука смертная. Боюсь, что усну...

Влад хватается за подброшенную мной тему и, все три квартала до универа, болтает про то, что собирается заводить знакомства со старшекурсницами, чтобы стрелять у них контрольные и курсовые. Он не вспоминает о вчерашнем, и я искренне благодарна ему — за чуткость и уважение к моим чувствам.

Совместное появление в корпусе уже не вызывает бурной реакции, но девочки все еще с пристрастием разглядывают мой наряд, наши сцепленные руки и Влада — под стать погоде и моему луку, он тоже в светло-голубых джинсах, белом худи и белой ветровке, и выглядит на сто из ста.

Варвара, как ей и положено по статусу, изображает радушие, а Макар обескураженно кряхтит и сжимает кулаки.

Мое увечье действительно отошло на десятый план, померкло перед сенсацией по имени Влад Болховский и уже никого особо не волнует.

Умиротворенно развалившись на стуле, Влад отвечает на приветствия кивками и приторными улыбочками, но его айфон разражается настойчивым жужжанием и он, извинившись, быстро выбегает из аудитории. Мне остается лишь брендовая ветровка, сиротливо висящая на изрисованной спинке, и ворох неудобных, ранящих вопросов в пустоту.

Раздается