больше желудков? Такую братскую взаимную помощь отклоняли, потребовали разделения. Проще всего в таком случае было выделить каждому домохозяйству в каждом значительном участке пашни равного достоинства по одинаковой полосе, а для осуществления высшей справедливости предоставлять отдельным домохозяйствам обрабатывать эти полосы попеременно. Так и случилось. Этим путем предоставлено было каждому двору право на определенную меру пашни, простиравшуюся обыкновенно, соображаясь с пищевой потребностью домохозяйства, до тридцати моргенов или больше, кроме того, право выгонять свой скот на общие выгоны, право на рубку дров в общем лесе в размерах потребностей двора, право ловить рыбу в общих водах, охота в районе общины: словом, право на разумное пользование теми хозяйственными выгодами, какие доставляло общее владение всех дворов, за исключением пашни. Совокупность всех этих прав и пользований называли Hufe.

С развитием гуф, отныне уже связанных со всеми дворами как местами пребывания семейных домохозяйств, сделан был весьма важный шаг к установлению частной собственности на землю. Но владение туфом третьего и четвертого века далеко не было еще владением на праве собственности: это само собою разумеется относительно общего пользования лугами и пастбищами, лесами и водами; но оно не было таким и относительно пользования пашней. Каждому данному двору не принадлежали еще определенные участки пашни. Каждый данный двор имел лишь такое же право на одинаковое количество равного количества полевых участков, как и всякий другой двор; пользование же этими участками менялось постоянно между дворами. Потребовалось еще много времени, пока прекратился этот обмен пользования пашней; окончательно он исчез, кажется, лишь к концу шестого века.

С этого лишь, стало быть, времени можно говорит о действительном прочном отмежевании пахотного участка гуфы; с этого времени двор составляет действительно полное средневековое крестьянское поместье. Но это можно сказать только в хозяйственном отношении. С правовой стороны потребовался еще период времени приблизительно в четыре столетия, для того чтобы установилась полная собственность на двор в смысле свободы владельца в управлении им и в передаче его по наследству.

Вот как долго оказывала здесь свое влияние старая военная точка зрения первобытного времени: участие в пользовании землей, прочное пребывание в области, двор и гуфа – все это первоначально предоставлено было воину, как участие в добыче! Можно ли было немедленно отказаться от такой точки зрения? Можно ли было предоставить владение двором безоружному мальчику, право наследования двора – женщинам, даже продажу его чужим, не испытанным в военном деле?

Двор и гуфа должны были остаться тем же, чем они были первоначально: прочным обеспечением жизни совершенно свободного воина и его семьи, наградой за участие в добывании копьем племенной области. Они не должны были делиться, а должны были переходить по наследству нераздельным только к тем сыновьям воина, которые способны были носить оружие; если таковых не было, то справедливость требовала, чтобы гуфа переходила к деревенскому товариществу, которое вместе с тем было и родней товарищей, не оставивших наследников: это товарищество назначало гуфу другому вооруженному мужу из числа младших его воинов. Так смотрели на дело первоначально; этот же взгляд удерживается, почти без смягчений, до конца шестого столетия.

С этого времени стало бледнеть воспоминание о древней нужде в земле, вызвавшей переселения народов и о первобытном добывании земли путем борьбы; чем дальше, тем все больше и больше гуфа становилась частной собственностью ее владельца, которая свободно могла переходить по наследству к мужескому потомству за пределами сыновнего круга. Это поземельная собственность состояла как из полевых участков, так и из дворов, которые с конца первобытной эпохи мирной работой завоеваны были для обработки. К чему было еще удерживать различие, имевшее законное основание лишь при совершенно других условиях раннего отдаленного времени? Древнее право на выморочное имущество, принадлежавшее раньше товариществу по отношению к освободившимся гуфам, исчезло; исчезла самая мысль, что гуфа была наградой, добычей воина, стал вообще исчезать тот взгляд, что поземельное владение, и военную обязанность следует представлять себе находящимися между собою в неразрывной связи; а с исчезновением всех этих идей исчезло и прежнее правовое положение гуфы. Последняя превратилась в полную частную собственность, подчинявшуюся праву на недвижимое имущество, давно уже образовавшемуся для тех расчищенных пашен, которые какой-либо член народа завел с особенным трудом в первобытном лесу.

Но если по отношению к первоначально распределявшимся полевым участком, позднейшим гуфам, общественно-правовой характер был утрачен самое позднее во времена Каролингов, то гораздо дольше и полнее он сохранился в самых хозяйственных союзах, в которые он вдохнул еще раз новую жизнь.

Во время Цезаря сотня, эта чисто военная единица, была вместе с тем и сельской поземельной хозяйственной общиной. Непосредственно из круга воззрений военного товарищества выработаны были те правила, которые нужны были, для того чтобы сотенная марка приобрела хозяйственный характер. Как на врага нападали сообща, так и против леса – первобытной вражеской силы земли – боролись сообща; и та самая тесная связь, которая там создала товарищеские интересы, положила здесь основание хозяйственной марке – товарищеской общине. Но чем оседлее была сотня, тем более перевешивали хозяйственные отношения, тем более исчезало товарищеское воззрение. Прошло лишь несколько поколений, и военный отдел сотни стал хозяйственной общиной, маркой – товариществом с широкими экономическими стремлениями.

Уже начиная с конца первого и начала второго века после Р.X. этот хозяйственный характер сотни выяснился достаточно, для того чтобы иметь возможность существенные основания его перенести на более мелкие образования внутри первоначального округа. Мы уже говорили, как начиная с этого времени внутри осевшей сотни стали все прочнее выделяться более тесные хозяйственные общины; то были семейные домохозяйства в группировках по родству. То в одной деревне, то во многих деревнях, а то лишь отдельными дворами поселялись семьи, связанные родством, и внутри более древнего хозяйственного строя сотни, на выделенной им марке с ее пашнями, пастбищами и лесами, принимались за образование более мелкой хозяйственной общины с постоянным характером. Без сомнения, для всеобщей структуры последней образцом служила организация рода; но если мы вникнем в позднейшие источники, впервые доставляющие нам верные сведения о хозяйственной стороне этих образований, то мы узнаем в них как в более мелких хозяйственных общинах самое точное отражение строя марки-сотни.

Но эти более тесные общины составляют те наиболее мелкие сельские союзы, которые вообще основаны были повсеместно на немецкой почве в течение Средних веков, а отчасти сохранились даже и до наших дней! Правда, в странах с особенно интенсивной почвенной культурой союзы эти многократно распадались на новые деревни и поселения, но и эти последние еще более мелкие единицы по строю своему и законам были точным снимком с больших до