Кюньо стала первым моторным транспортным средством – то есть автомобилем. Король Людовик XV оценил достижение Кюньо по достоинству и назначил ему ежегодную пенсию в размере 600 ливров за хорошую идею. Его фардье сохранилась, ее можно увидеть в Национальном музее искусств и ремесел в Париже.

https://youtu.be/hYwESVn_VxM?si=_tNajkvUNA3xiY2o

14. Шум на колесах

1769 г. Фардье – первая паровая повозка (реконструкция)

Начало было положено, паровые машины заработали. Пока никто не мог и предположить, какие радикальные изменения начинаются в мире и как сильно изменятся звуки.

Истерзанный слух: как Гёте боролся с Кегельбаном

Здесь жарко, душно и полным-полно людей. Наполняя все три этажа, они стоят вплотную друг к другу в деревянном круге, настолько новом, что он еще пахнет деревом. Толпа гудит, ведь на сцену только что вышел злодей. Однако стоило ему заговорить, как все внезапно умолкают, не желая пропустить ни слова. Я здесь только второй раз и весь обращаюсь в слух. Роскошное здание на берегу Темзы наполняется громовым хохотом, когда шут падает со стула. А когда на сцене появляется герой, ясно слышно, как вздыхают дамы. Играют целых три часа, а когда все заканчивается – раздаются оглушительные аплодисменты и овации. Я кричу и хлопаю вместе со всеми. В последний раз было совсем не так. Тогда зрители наперебой свистели и шикали, потому что пьеса валлийца оказалась ужасно скучной. Особенно оглушительно орали в третьем ряду, когда автор вышел на сцену. В него даже бросали капусту и всякую дрянь. Он точно не так представлял свою премьеру.

В раннее Новое время низшие сословия быстро сообразили, какой мощный протестный потенциал скрывается в шуме. Громкое публичное возмущение постепенно превращалось в оружие борьбы против все более чувствительной буржуазии – своего рода акустическое давление растущего пролетариата на более привилегированный класс. Поденщики, проститутки и извозчики вели себя вульгарно и грубо, перекрикивались через улицу и хохотали над непристойностями. Кучера особенно громко щелкали кнутами, проезжая на своих грохочущих экипажах через «хорошие» кварталы. Уличные музыканты шумели под окнами зажиточных горожан до тех пор, пока не получали от хозяев деньги – с тем, чтобы они наконец ушли. Шум стал оружием неимущих, ведь его можно производить совершенно бесплатно.

Шум становился признаком новых классовых различий. Прежде общество было разделено на аристократов, клириков и всех остальных. Сформировавшаяся затем буржуазия решительно отделилась от низших слоев общества. Богатые буржуа придавали все больше значения уравновешенности и благонравию, сдержанности и хорошим манерам – это был поворот к бесшумности, осознанное обособление от громогласных, грубых и шумных простолюдинов. Зарождающаяся интеллигенция и образованная буржуазия (бильдунгсбюргеры) хотела и выглядеть и звучать не так, как простые рабочие, подмастерья, челядь и поденщики, и уж тем более не так, как уличные торговцы и музыканты. Шум был дик, груб и отвратителен, он считался признаком человека невежественного, неотесанного, невоспитанного, безрассудного, ведомого инстинктами и склонного к насилию.

Интеллектуалы, ученые и философы-просветители почти физически страдали от нарастающего шума. «Приличия и благопристойность запрещают нам кричать и плакать»[59], – сказал Готхольд Эфраим Лессинг (1729–1781) в своем программном «Лаокооне». Когда он писал свои драмы и театральные сочинения, плавное течение его мыслей не раз нарушал шум. Так же было с Иммануилом Кантом, Иоганном Вольфгангом Гёте и Эразмом Роттердамским. Мыслителям раннего Нового времени приходилось приспосабливаться к реалиям эпохи и привыкать к новым звукам, врывавшимся в их комнаты и кабинеты. Эффективного шумоподавления еще не было. Единственное, что им оставалось, – терпеть или бежать в деревню, где должно быть потише. Однако и там ученому, погруженному в свои мысли, мешал грохот кузнечного молота или щелканье кучерского кнута. «Желал бы я знать, – жаловался немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788–1860), – как много великих и прекрасных мыслей выщелкали уже эти бичи из мира»[60][141].

Уильям Шекспир (1564–1616) использовал грохот для создания драматического эффекта в постановке «Бури»: «Корабль на море. Буря, гром и молнии»[61]. Так начинается история о Просперо, герцоге Миланском, написанная мастером в 1611 г. Прославленный драматург мог быть уверен, что техники легендарного лондонского театра «Глобус», одним из владельцев которого был он сам, сделают все возможное, чтобы рокот прозвучал действительно мощно. В их распоряжении были дребезжащие металлические пластины, устройства для рассыпания искр и все обычные средства для изображения грома в театре. Для городской публики, уже привычной к шуму, громкие звуковые эффекты были изюминкой постановки. Во всех крупных европейских городах и в резиденциях правящих особ возникали частные или придворные театры, привлекавшие массы людей. Помимо стационарных театров, существовали бродячие труппы, известные со Средневековья, но к концу раннего Нового времени они полностью сошли со сцены. Остались только бродячие цирки, ярмарочные и гастролирующие театры.

В конце XVI в. в Лондоне начался настоящий театральный бум. В 1576 г. Джеймс Бёрбедж (ок. 1530–1597), столяр по профессии, открыл в лондонском предместье свой «Театр». За ним последовали многие другие, среди них – «Занавес» (1577), «Фортуна» (1600), «Лебедь» (1595) и «Глобус» (1599), прославленный на весь мир благодаря Шекспиру. Посетители внимательно следили за ходом пьесы, но они могли и кричать, и петь, и даже обругать автора вместе с актерами, если пьеса им не нравилась. Театры вмещали от 1500 до 3000 зрителей, в них же находились харчевни и трактиры. Квартал развлечений располагался в Бэнксайде на правом берегу Темзы, тогда еще практически на сельской окраине города. Туда стекалось множество людей, особенно по вечерам – тогда там кипела жизнь и было очень шумно.

Хотя в Лондоне XVI–XVII вв. театр был поистине массовым развлечением, существовали зрелища и более популярные. Например, травля быка и медведя – разновидность боев с участием животных, в ходе которых на медведей, быков, обезьян, лошадей и других животных натравливали агрессивных собак. В крупных городах многих стран были большие арены для подобных зрелищ. Там собирались многие тысячи человек, они делали ставки или просто глазели на жестокое зрелище. Такие арены имелись как в Вене (Хетцтеатр), так и в Берлине (Хетцгартен) или Нюрнберге (Фехтхаус). В 1708 г. в Вене открылся первый театр травли, за ним вскоре последовали другие. Самая большая арена Вены вмещала около 3000 человек. Она была деревянной, имела форму круга, зрители в ней помещались на трех этажах. В сентябре 1796 г. это сооружение полностью сгорело.

Лондонский Медвежий сад располагался в Бэнксайде на южном берегу Темзы, на том же месте, где сейчас находится Коллекция современного искусства галереи Тейт (здание бывшей электростанции). На травлю быка и медведя собирались до 3000 поклонников этого кровавого зрелища,