Самый грандиозный фейерверк эпохи был организован Людовиком XV в 1770 г. в парке Версаля. Более 20 000 ракет взрывались, рассыпая искры. Трещало пламя, пожирающее подмостки с декорациями из ткани и папье-маше. Несколько тысяч вулканов шипели, извергая яркое пламя. От вращения доброй сотни потрескивающих огненных солнц голова шла кругом. А вот Георга Фридриха Генделя (1685–1759) буквально преследовали неудачи. На открытую генеральную репетицию его знаменитой «Музыки фейерверка» 21 апреля 1749 г. в лондонском парке Воксхолл-гарденз собрались 12 000 зрителей. Многочисленные упряжки, устремившиеся к Лондонскому мосту, создали первую в истории города транспортную пробку – предположительно, дело дошло даже до ругани и рукоприкладства. Однако подлинным фиаско стала премьера, состоявшаяся шесть дней спустя в Грин-парке. Подмоченные затяжным дождем фейерверки и балет с ошибками были только началом катастрофы. Знаменитый тогда пиротехник Гаэтано Руджери не смог вовремя зажечь свои ракеты. Затем, когда у него все-таки получилось, огонь перекинулся с фейерверков на сценические постройки, из-за чего разъяренный архитектор бросился на пиротехника со шпагой. В конце концов в воздух взлетело сразу такое количество ракет, что зрители побежали прятаться в деревьях[131]. Тем не менее «Музыка фейерверка» стала всемирно известным шедевром.

Не обошлось без несчастных случаев с ранеными и погибшими. Почти одновременно с громким огненным празднеством в Версале Людовик XV повелел организовать для народа гигантский фейерверк на современной площади Согласия – подарок в честь бракосочетания королевского сына с Марией-Антуанеттой Австрийской. Туда собрались тысячи людей – пешком и верхом, буржуа и аристократы в каретах, и даже возницы всматривались в небо, нетерпеливо ожидая начала представления. А потом произошла катастрофа. От горящей гирлянды воспламенились ракеты, стоявшие в ожидании своей очереди. Они начали с громким треском взрываться и полетели в разные стороны, в том числе в зрителей. Многие были ранены, началась паника. Официальное число погибших – 139 человек, большинство которых были задавлены или затоптаны толпой, заполонившей улицы. Эта катастрофа была недобрым предзнаменованием. Всего 19 лет спустя Французская революция уничтожит и блеск, и могущество абсолютной монархии.

Кстати, как звучала революция? Сейчас с помощью телевидения, радио и интернета мы можем услышать шум переворотов из любой точки земного шара, но от главного протеста в истории человечества не осталось ни одного фонодокумента. Известно, что задолго до революционных событий 1789 г. в Париже было уже неспокойно. В предшествующем году люди, возмущенные ростом цен на хлеб – им приходилось платить втрое больше, чем прежде, – вышли на улицы. Однако подлинная буря поднялась 11 июля 1789 г., когда король отправил в отставку популярного в народе министра финансов Жака Неккера (1732–1804) – он один при дворе считался защитником интересов третьего сословия. Адвокат Камиль Демулен (1760–1794) встал во главе движения протеста: «Отставка Неккера – это набат, объявляющий варфоломеевскую ночь патриотов! <…> У нас остается лишь один выход – к оружию!»[132] Пять тысяч человек собрались перед государственной тюрьмой – Бастилией, где и начались эпохальные события.

На современные представления о событиях 14 июля 1789 г. еще очень сильно влияют описания, вышедшие из-под пера британского историка Томаса Карлейля (1795–1881). «Начиная с девяти часов все утро повсюду раздаются крики: “К Бастилии!”»[56]. Толпы стекаются к пресловутой крепости-темнице «по каждой улице, набаты яростно бьют, все барабаны выбивают общий сбор». Разъяренных горожан не остановило даже то, что солдаты привели в боевую готовность пушки, стоящие за зубцами крепостных стен. В результате переговоров во внешний двор крепости были допущены депутации горожан, но, поскольку они не смогли ничего добиться, комендант Бастилии велел открыть огонь. Парижане отчаянно отстреливались. «Все сильнее накатывают людские волны, их бесконечный рокот все громче и громче, в нем различимы проклятия и треск одиночных выстрелов, которые безвредны для стен толщиной 9 футов [2,75 м]»[133].

Несколько часов спустя гарнизон Бастилии сдался и вывесил белый флаг. Несмотря на договоренность о том, что солдатам и коменданту крепости Бернару-Рене Журдану де Лоне (1740–1789) будет позволено беспрепятственно дойти до ратуши, этого не произошло. Комендант, под надзором которого в Бастилии находились всего семь заключенных, был схвачен восставшими и убит. Его кололи ножами и штыками, а в конце концов застрелили. Под улюлюканье толпы мясник отрезал ему голову, которую затем насадили на пику и так донесли до ратуши. Де Лоне стал первым из знаменитых жертв Французской революции, за ним последовали еще тысячи. «Братья, гнев ваш жесток! Ваша Гревская площадь становится утробой тигра, исполненной свирепого рева и жажды крови», – восклицает Карлейль[57][134].

Вскоре агрессия, долго таившаяся под спудом, выплеснулась и в других местах Франции. В течение трех недель после штурма Бастилии крестьяне, по большей части безземельные, нападали на замки, усадьбы и монастыри. Вооруженные вилами, саблями и копьями люди с великим шумом штурмовали оплоты сильных мира сего, разоряли, грабили и сжигали архивы, уничтожая документы, закреплявшие привилегии дворян и клира. Франция была охвачена мятежом.

Брауншвейгский писатель и издатель Иоахим Генрих Кампе (1746–1818) стал свидетелем первых заседаний французского Национального собрания в Версале. Там он слушал жаркие дебаты и громкие прения. 14 августа 1789 г. он пишет из Парижа: «Лишь немногим обладающим поистине зычным голосом удается перекричать все это столпотворение». Воздух наполняют «противоречащие друг другу голоса, то возгласы одобрения, то аплодисменты, то общий смех». Ораторы сражаются, «как настоящие атлеты», «потрясая в воздухе сжатыми кулаками, раздувая щеки, с напряженными лицами и взглядами, пылающими гневом»[135].

21 января 1793 г. около 20 000 человек собрались на нынешней площади Согласия. Толпа зашумела, когда к месту казни, погромыхивая, подъехала телега, в которой везли короля Людовика XVI. Тысячи людей напряженно всматривались в то, как бывший богоравный государь поднимается на эшафот. Революция дала ему новое имя – Луи Капет. Когда палач собрался связать ему руки и завязать глаза, он воспротивился: еще немного. Последняя попытка отсрочить неизбежное. Громким голосом король воззвал к толпе: «Мой народ, я невиновен! Я прощаю…» Дальнейшие слова потонули в грохоте барабанов национальной гвардии. Люди невольно затаили дыхание, когда лезвие гильотины со скрежетом поднялось, затем упало с глухим стуком – и отрубленная голова короля полетела в корзину. Палач вытащил ее и поднял ввысь, а народ оглушительно заревел, слышались крики «Да здравствует нация!». В деревне, по свидетельствам современников, новость о казни короля не вызвала восторга. И в то же время не было ни траура, ни протеста – так глубока была пропасть между властью и подданными.

Скрежет и лязг гильотины, тупой удар и следующий за ним рев толпы стали акустическим