хранит молчание. Ведь их отношения существуют только тогда, когда не существует свидетелей.

В школе Мартин Лайл показательно отводит от нее взгляд, а Адрия демонстративно проходит мимо.

Она знает, что так лучше. Привычно, понятно – разные полюса, километры презрения между ними, и не важно, что в темноте происходит совсем другое. Презирать Мартина Лайла куда проще и понятнее, чем раз за разом оказываться с ним рядом.

Через неделю после запуска планера они сталкиваются в коридорах школы – Мартин случайно влетает в Адри из-за угла, в торопливой спешке не заметив помеху. Роудс больно врезается в него боком, едва устояв на ногах. Секунды промедления порождают у свидетелей вопросы. Извинения могут быть странными. Ведь ни Мартин Лайл, ни Адрия Роудс не опускаются до извинений.

Адрия принимает решение первой, реагирует быстрее, чем Мартин успевает понять, что произошло. Под взглядами приятелей Лайла она скалится и грубо пихает его в грудь:

– Смотри, куда прешь!

Мартин знает эту роль наизусть. Знает, что так нужно. Он рычит, обнажая гневную ухмылку:

– Сама смотри, чокнутая!

Вдогонку им обоим Чарли смеется, и неприятный лающий смех настигает Адрию уже со спины:

– Торопишься вслед за мамочкой, Роудс? В тех местах не любят таких дерзких.

Адрия сжимает кулаки, стискивает челюсти, но убеждает себя, что опускаться до уровня Чарли унизительно, и уходит прочь. Мартин Лайл не оборачивается, продолжая свой путь.

Каждый раз, когда его поганые дружки накидываются на нее с очередными упреками или шутками, Мартин никогда не вмешивается. Но, точно чуя неладное, к ней придираются только больше. Чем меньше Адрия сталкивается с Лайлом при свидетелях, тем больше эти свидетели требуют зрелищ.

Все это заставляет Роудс обратить больше внимания на самих свидетелей, на дружков Лайла. Заметить, как разительно порой отличаются люди в разных обстоятельствах.

Мартин наедине с ней по-прежнему острит, но больше не пытается задеть за живое, как месяцы назад, когда беспощадно высмеивал ее семью.

Чарли среди всей их своры лает громче всех, но стоит ему попасться за какую-то шалость директору, он тут же прижимает уши.

Томас кажется лишь пассивным зрителем, но, сталкиваясь с ним наедине, Адри быстро приходит к выводу, что он ничем не лучше остальных.

Все в их компании имеют двойное дно – каждый из них хочет казаться сильнее, чем он есть. И каждый из них пытается доказать свое превосходство с помощью таких, как Адрия.

Несколько раз Адри налетает на эту свору, отбивая очередную жертву из цепких лап. Девчонку, которая ужасно напомнила ей Луизу Брэдшоу – невзрачную подругу из прошлого с булимией. Мальчишку из младших классов со странным южным говором, которого с первого дня стали преследовать шутками про реднеков[9]. В обоих случаях Адри не смогла пройти мимо, как тогда с братом Лайла. В обоих случаях Мартин остался в стороне, но Адрия знает, что двойное дно Лайла – причастность к происходящему.

Во время встреч они никогда не обсуждают это. Адрия злится на Лайла, толкает в грудь, не в силах сформулировать свои чувства в слова – обиду за других, за себя, но буря стихает, и все продолжается по накатанной.

Адрия чувствует себя слабой, но, что ужасно, кроме этой слабости Лайл дарит ей массу других чувств. Наверное, они перекрывают все то презрение, которое ей хотелось бы высказать ему в лицо, упрекнуть в том, что он ничем не отличается от таких, как Чарли. Более того, они видят в Мартине авторитет, беспрекословную силу, и Адри остается только догадываться, как Лайлу удалось занять это место на иерархии. Ведь для этого требуется дерзость. Злость. Ожесточенность. Это делает их с Мартином похожими, но и это их отличает.

Адрия защищается.

Мартин нападает.

На нем лежит отпечаток того, что она ненавидит. В этой школе, в этом городе. В людях.

И они оба знают это, но закрывают глаза, потому что правда не всегда удобна и не всегда комфортна.

К началу апреля проходит полтора месяца с того момента, как Адрия Роудс и Мартин Лайл начинают тайно встречаться.

А к середине апреля Адрия узнает о Мартине больше, чем хотела бы.

Адрия жмется к стене, затаив дыхание и вслушиваясь в грозный рокот чужих слов в глубине мужской раздевалки.

– Семь пропущенных тренировок за сезон – ты в своем уме?! – Мужской раскатистый бас сотрясает стены пустынных коридоров стадиона.

Надтреснутая судорожным вдохом тишина служит ответом. Но такой ответ явно не устраивает мужчину, и он повышает голос:

– Почему я узнаю о том, что мой сын полный кретин, у кассы заправки? За неделю до чертовых соревнований! – гремит бас. – Скажи спасибо, что твоему тренеру хватило ума не покрывать тебя!

– Я вернулся к тренировкам… – наконец оживает Мартин. Только вместо привычной бархатистости в его голосе звучит неуверенность. Слабость.

Адрия тихо выдыхает, хмурясь.

Она не хотела подслушивать. Не хотела оказываться здесь, невольно заглядывая в чужую жизнь и совершая странные открытия, – у самодовольных щеглов вроде Мартина тоже бывают проблемы. Но она здесь, потому что они договорились встретиться на парковке после пробежки, а Лайл запропастился, заставив Адрию топтаться в полумраке вечера и нервно пересчитывать последние сигареты в пачке, прикидывая, стоит ли это ожидание еще одной затяжки. Не стоит. Так она решила и рванула в сторону мужской раздевалки, чтобы отчитать Лайла за медлительность.

Но ее опередили, и теперь Адри вновь нервно переступает с ноги на ногу, не находя себе места.

Правильнее всего – уйти и оставить семейную драму без внимания, своих ведь хватает. Сделать вид, что ее здесь не было, что происходящее ее не трогает, ровно, как и Мартин Лайл. Но Адрия не двигается с места. Интерес разгорается в ней затаенным огоньком – едва ли его хватит, чтобы осветить густую темноту, но Адрия раздувает пламя, вслушиваясь в тихий треск на фоне зычного баса Лайла-старшего.

– Только попробуй проиграть соревнования, – тяжело выдыхает мужчина, и Роудс морщится.

– Я не проиграю. – Голос Мартина неуютно скрипит откуда-то из глубины гортани.

Отец Лайла громко усмехается:

– Конечно, ты не проиграешь. Я спонсирую вас с мамашей не для того, чтобы ты проигрывал и позорил мое имя.

Адрия цепенеет, прислушиваясь к этим словам. На ее лице вырисовывается сложная, многослойная реакция из замешательства, презрения и горечи.

– Без меня, – продолжает мужчина, выдерживая многозначительную паузу, – вы ни черта не стоите. А если ты задумаешь позорить меня, вы с мамашей больше не увидите от меня ни цента. Ты понял?

– Да, отец, – тихо отзывается Мартин.

Адри не шевелится, медленно и болезненно, как колючую