Обнимаю Гера за шею, целую в щетинистый подбородок, наблюдая, как дрожат его ресницы, и чувствуя, как вдавливается мне в живот твердеющий член, – Это значит, что у тебя теперь такого разлада внутри нет?

– Это значит, что я пойду на условия Хара, и потому я сейчас здесь, Ча-ари, и не кошусь с опаской на дверь, – Гер обнимает меня, прижимая к себе сильнее, крупные ладони сдавливают мои бедра, мнут ягодицы, готовя ко второму раунду. Волк открывает глаза, и они снова плавятся янтарем, – А насчет разлада…Он есть всегда, но с ним и спариваться острей. Попробуем? Мне нравится, когда ты не в дурмане, а в сознании, земляночка моя. Ты так сладко противишься и одновременно на член хочешь…

Мучительно краснею.

– Перестань.

Гер довольно ухмыляется. Он специально дразнит. Нравятся мои метания. Это для меня они что-то странное, неестественное. Ему же, похоже, наоборот только льстят.

– Хорошо, перестаю. Иди сюда…

Я скорее на уровне инстинктов улавливаю, чем действительно чувствую, как Гер поднимается с постели. Сразу зябко, тревожно и будто толчок в солнечное сплетение будит меня. Подрываюсь, резко сажусь на шкурах, прижимая мех к голой груди. Голова чуть кружится, мутный взгляд не сразу фокусируется на одевающемся волке. Вокруг еще совсем темно, только очаг тепло потрескивает в дальнем углу пещеры. Кажется, что глубокая ночь.

– Ты куда? – прокашливаюсь, чтобы убрать сонную хрипотцу.

Гер оборачивается, застегивая ремень.

– Спи, Дин, только рассвет. С общего дома сегодня не раньше полудня девчонок поднимут. Надо же и им когда-то отдыхать…– волк наклоняется за валяющейся на полу футболкой.

– Так, а ты куда? – повторяю, хмурясь.

– В земли степняков. Я вчера вызвался, помнишь? Договорились выйти на рассвете. Надо посмотреть, что там рухнуло у них.

– Это опасно?

– Не больше, чем всегда, – Гер беззаботно передергивает плечами, а я только хмурюсь сильней.

Мне не нравится, что ему может что-то угрожать. Кровь бежит быстрее, сон уходит, нервничаю.

– Значит, опасно, – я практически обвиняю его, – Зачем ты вызвался тогда?

Волк замирает с наполовину натянутой на торс футболкой, удивленно скинув брови. Потом хмыкает и оправляет одежду.

– Переживаешь за меня или за себя, Ча-ари? – ухмыляется, присаживаясь обратно ко мне на настил.

Янтарные глаза ехидно горят, внимательно рассматривая меня. Гер перехватывает пальцами мой подбородок, поворачивает к себе, заставляя смотреть ему прямо в глаза.

– Защиту боишься потерять, моя маленькая живучая земляночка? – его близкое дыхание щекотно согревает мое лицо, – Не переживай, Хар уже не отдаст, раз при всех себе взял. Это покачнет его авторитет.

– А просто за тебя я не могу переживать, по-твоему? – раздражаюсь.

– А переживаешь? – Гер продолжает криво улыбаться, но в глазах мелькает что-то напряженное, недоверчивое.

Молчу пару секунд, всерьез задумавшись. Еще несколько дней назад скажи я "да", и это было бы ложью. Меня по-настоящему заботило только мое выживание. Еще вчера вечером во мне будто боролись две сущности, повергая в хаос все внутри. Привычная недоверчивость и рациональность, свойственная всем людям, выросшим в тяжелых условиях, и животная неодолимая тяга к волку, по сути врагу.

А сегодня…

Смотрю в янтарные глаза своего волка. Жадно вбираю каждую черточку сурового, красивого лица. И в груди в ответ сладко трепещет. Сопротивляться этому…Зачем? Если бы чувствовала тоже самое к обычному мужчине, я бы была уверена, что уже без памяти, безвозвратно влюблена. И, более того, влюблена взаимно.

И какая разница, почему и как это происходит? Почему я это чувствую сейчас.

Геру вот все равно…Для него это естественно. Я спрашивала у него вчера, как он это принимает – главенство желаний зверя над человеком, и он не просто ответил. Он передал мне это ощущение, показал его силу. И теперь у меня внутри нет борьбы. Я тоже отдалась зверю. Его зверю. Своего у меня нет.

Гер ждет ответа, и вместо "да" я обнимаю его за шею и горячо целую его в губы. Провожу кончиком языка по гладким выступившим клыкам, встречаюсь с его языком. Моментально бросает в вязкий жар, дыхание сбивается. Пытаюсь утянуть его обратно на шкуры. Тело требовательно выгибается, ластясь к волку. Хочу его еще…еще…

Но Гер прикусывает мою нижнюю губу, а затем отпускает.

– Ты очень убедительна, Ча-ари, – в хрипловатом голосе ирония.

И мне обидно. Я искренна была! Насупившись, заматываюсь в шкуры по самый нос и хмуро наблюдаю, как он заканчивает одеваться.

– И надолго вы к этим…степнякам? – все-таки не выдерживаю и спрашиваю, когда Гер уже почти выходит из пещеры.

Останавливается, внимательно смотрит на меня. Какой-то нечитаемый взгляд. Будто фотографирует. Мурашки по холке…

– К следующему рассвету придем, – отвечает. Пауза. Потом, поджав губы, добавляет, – Я бы предпочел, чтобы ты посидела здесь, пока меня нет, Дина. И на ужин не шла. Можешь сказаться больной. Завтра я вернусь и поговорю с Харом насчет тебя.

– Я с тоски здесь помру, – вздыхаю недовольно.

– Не самая страшная смерть, – резонно замечает Гер и покидает меня.

После его ухода в пещере будто резко становится холоднее на несколько градусов. И пусто. Белые каменные стены давят, тени по комнате пляшут пугающими языками. Кутаюсь посильнее, сворачиваясь клубочком на настиле. Закрываю глаза. Еще, и правда, слишком рано. Веки тяжелые, в голове муторно от недосыпа. Сама не замечаю, как начинаю дремать.

Расталкивает меня Рона, когда солнечные лучи уже заливают все кругом. От ее неумной энергии тошно. Я хочу дальше спать.

– Динка, пошли на кухне помогать. Фарада, помнишь, черненькая такая, заболела. Говорят, лихорадка эта волчья. Ее отселили сразу из общего дома, чтобы на других заразу не несла. Остальные вроде ничего. Вторая ночь уже поспокойней…Но рук меньше. Вставай!

– Отстань, – я на это кутаюсь с головой, – Гер сказал мне не выходить из пещеры, пока его в стае нет. Здесь сидеть.

– И что ж так и будешь просто лежать? – охнула Рона, судя по голосу, совершенно искренне изумляясь.

– Он обещал, что завтра утром придет. Так что да, так и буду, – сходу решаю я.

Вертянка молчит, но я чувствую исходящие от нее волны осуждающего недовольства.

– Ну, дело твое, – наконец хлопает в ладоши, вставая, – Передумаешь, приходи.

Шаги и хлопнувшая за ней дверь. Опять тишина. И я снова проваливаюсь в тягучий тяжелый сон.

Встаю только ближе к вечеру, разбуженная требовательным урчанием в животе. За окном медленно начинает закатываться за горизонт усталое арайское солнце. Думая, как мне повезло, что я успела встать до начала ужина, кутаюсь в плащ и бегу на кухню. Наскоро там перекусив, возвращаюсь в пещеру, пока не начался общий ужин и меня не принудили на нем сидеть.

Через некоторое время