– Представляй себе эту картинку все вре…

Последние слова Джорджии обрываются, и вот я уже лечу сквозь воздух. Холодно, ярко, и у меня скручивает живот, мне кажется, я сейчас упаду. Хочется кричать, но в голове звучит голос Джорджии. Возможно, еще голоса бабушки, Ребекки и Джейкоба тоже.

Сфокусируйся. Я еще сильнее зажмуриваюсь и представляю себе крыльцо дома Джейкоба. С видом на ферму. Покрытое деревянными досками.

Ноги касаются земли, и я настолько этим удивлена, что не могу устоять. Я с грохотом падаю лицом в траву.

В траву, а не на деревянный настил крыльца. Ну хотя бы не на бетон. Приземлившись, оцениваю ситуацию: хоть я и упала, но не поранилась. Я встаю и оглядываюсь. В небе светит луна, и звезд так много, что они кажутся белой пульсирующей массой. Я одна в темноте, но мне не страшно. Не могу понять точно, где я, но пахнет фермой. Земля, животные, река вдалеке. Должно быть, это владения Джейкоба. Я уже собираюсь встать и осмотреться, чтобы разглядеть дом Джейкоба в темноте, но тут слышу шуршание.

Я тут же сажусь. И вижу светящиеся глаза. Я вскакиваю на ноги. Делаю резкий вдох, чтобы закричать, но свечение не зловеще-красное, а насыщено-золотое. Такими же были недавно мои глаза. Существо идет в мою сторону с осторожностью, выходит из тени под лунный свет, и я вижу его.

Это… огромная собака. Настоящая собака. Не одно из тех отвратительных существ с человеческими лицами, которых я видела сегодня утром. Хочу отметить, что я – не собачник, но вот я уже протягиваю к существу руки. Мне хочется плакать.

– Она твой фамильяр.

Я поворачиваюсь на звук голоса и понимаю, что ближе к дому, чем полагала. Джейкоб стоит на заднем крыльце, всего в нескольких метрах от меня. Я умею летать лучше, чем я думала.

И пусть это чувство триумфа прогонит остатки вполне оправданного страха перед адлетами.

– Моя кто? – спрашиваю я.

Я знаю значение этого слова. Я смотрела «Сабрину» – обе версии фильма. И думала о фамильярах, когда была на кладбище. Но не задумывалась о своем собственном.

– Твой фамильяр, – отвечает Джейкоб терпеливо. – Магическое животное, связанное с ведьмой, которое помогает ей в некоторых делах. Обычно они впервые появляются еще в раннем детстве. Не как постоянные компаньоны, а тогда, когда ты их зовешь или в них нуждаешься.

– Как персональный помощник.

«Не совсем».

Я не узнаю этот голос, который звучит в моей голове, но судя по светящимся глазам собаки, догадываюсь, что это она говорит со мной.

– В более духовном смысле, – поправляет Джейкоб с некоторым удивлением, словно он тоже слышал ее голос. Но удивление быстро улетучивается, и он, как обычно, мрачнеет.

– Как правило, ведьмы, которых лишают магии, теряют своих фамильяров.

Лишают магии. Мне очень не нравится это выражение, но ведь собака…

– Она моя?

– Джойвуды пытались найти Кэсси, но не смогли. Ее нигде не было.

Я слышу нотки гордости в его голосе.

– Потому что ты ее спрятал? – спрашиваю я, продолжая протягивать руки к собаке. Моей собаке. Она идет ко мне на мягких лапах и позволяет коснуться ее головы, похожей на волчью. Она отвечает на мое поглаживание. И мне это нравится. Меня наполняет успокаивающее тепло.

«Наконец ты дома. Прошло так много времени».

– Нет. Она сбежала. – Джейкоб смотрит не на меня, а на собаку.

– Что ты тогда сделал? – спрашиваю я, откуда-то зная, что он был к этому причастен.

Он слегка вздрагивает, словно о том, что он сделал ради меня – а это было именно ради меня, я не должна узнать.

– Я отправил ее к своей сестре в Монтану. Кэсси должна была оказаться там еще раньше, но мы с сестрой решили быть осторожными и терпеливыми, пока не узнаем больше.

Джорджия выходит из задней двери на крыльцо, спускается и встает возле Джейкоба.

– Вот ты где. У тебя получилось с первого раза! И Кэсси тут.

Она воркует, глядя на собаку, которая поскуливает в знак приветствия и еще сильнее прижимается головой к моей ладони.

– У нас у всех… есть свои животные? – спрашиваю я, вспоминая кладбищенские статуи.

– В основном, – улыбается Джорджия. – Ты удивишься, но мое животное – Октавиус.

Кот, о котором идет речь, запрыгивает на перилла крыльца и подергивает хвостом при виде меня.

– У Зандера – орел, у Элоуин – сова, – продолжает Джейкоб. – Ты с ними встретишься.

Тут появляется Элоуин и что-то мрачно бухтит про Гарри Поттера, который все испортил.

– А у тебя кто? – спрашиваю я Джейкоба.

Он делает жест в сторону кукурузного поля за моей спиной, и я вижу оленя, что был с нами во время схватки с адлетами.

– Это Мерфи, – представляет он своего фамильяра.

Я смотрю на оленя, который в последний раз, когда я его видела, ради меня убивал рогами адлетов.

– Он нам помог.

– Именно так поступают фамильяры, – кивает Джейкоб. – Помогают. Советуют. И защищают, если понадобится.

Его голос звучит слишком резко. Я не могу отвести от оленя глаз. Сейчас рога у него не светятся, но он все того же впечатляющего размера. Царственное, величественное создание стоит прямо передо мной.

Я обязана сказать хоть что-то. Хоть что-то сделать. Это животное боролось, проливало ради меня кровь. Но я просто шепчу: «Спасибо тебе». Мерфи царственно наклоняет голову, словно понимает меня.

Поглаживая собаку, я поворачиваюсь к друзьям. Оказывается, Зандер тоже стоит на крыльце. Мне кажется, все они ждут, когда я наконец что-то скажу или сделаю, как на наших посиделках с пиццей у меня дома. Ведь обычно я руковожу процессом.

– Итак, – начинаю я радостно, – кто готов провести самую лучшую Остару в истории?

Все смеются – не потому, что я пошутила. А потому, что я на сто процентов та самая Эмерсон Вилди. Возможно, я не единственная, кто хочет, чтобы я осталась собой прежней.

Они спускаются с крыльца в сад. На нас падает лунный свет. Наши звери держатся рядом.

– Сначала нам надо отгородить место, где мы будем творить магию, – поясняет Джейкоб, когда мы идем рядом в темноте. – Обычно нам это не нужно, но сейчас кто-то может почувствовать дополнительную силу в нашем круге.

– Мне всегда придется прятаться? – спрашиваю я.

Хороший вопрос. Но все молчат. И кидают друг на друга быстрые взгляды, которые мне так не нравились раньше, до того, как я узнала, что они обмениваются сообщениями телепатически.

Но в моей голове нет никаких голосов. И это хорошо. Ведь я знаю, что